Идея настоящей книги состоит в том, что мы способны преодолеть свои трудности, рассматривая самих себя как главную проблему. В этой главе я подробно остановлюсь на точке зрения, согласно которой решение наших проблем лежит в нас самих, не только как в отдельных лицах, но и как в членах коллектива.
Старая английская поговорка рекомендует нам «позаботиться о крупных деньгах, и тогда мелкие деньги сами позаботятся о себе». Если в нашем обсуждении крупные деньги - это то, что древние пророки называли Царством Божием, тогда представляется примечательным, сколь мало уделяют ему внимания в своих изощренных дискуссиях специалисты. Рассмотрим, например, доклад Генерального директора ЮНЕСКО на 18-й конференции (Париж, 1974 год), который был посвящен анализу проблем и указанию целей, определяющих основы среднесрочного планирования (1977-1982). В докладе указаны следующие мировые проблемы:
1. Права человека.
2. Мир.
3. Развитие знаний - научное и художественное творчество.
4. Обмен информацией.
5. Общение людей и народов.
6. Концепции и методологии развития.
7. Разновидности политики и стратегии развития.
8. Инфраструктуры и обучение для развития.
9. Более широкое участие некоторых групп в развитии.
10. Естественная среда обитания человека и ее ресурсы.
11. Человек в своей среде.
12. Население».
Другими словами, можно сказать, что, с точки зрения ЮНЕСКО, для решения проблем несправедливости, войны, экологии и перенаселенности необходимо больше информации, общения, концепций, методологий, политики, инфраструктур, обучения и т.д. Здесь налицо явный перекос в пользу левого полушария мозга, и на него я хотел бы отреагировать так же, как отреагировал на перечень приведенных у Александра Кинга педагогических целей. Из сказанного можно заключить, по-видимому, что знание равнозначно мудрости, а любовь вообще неуместна. Проблема преображения человека в человека сострадательного в докладе не упоминается, из чего можно заключить, что эта проблема решению не поддается. Для ответа на вышеприведенную точку зрения я приступлю к рассмотрению неошаманизма, полагая, что (подобно тому, как источником жизни может быть только жизнь) источником культурного возрождения, от которого зависит наше будущее, могут быть только исцеленные, духовно развитые личности.
3. Новый шаманизмИз всех идей, возникших у меня за всю мою жизнь, идея неошаманизма получила, по-видимому, самый широкий отклик, и поэтому, приступая сейчас к обсуждению неошаманизма, я чувствую себя менее оригинальным, чем в то время, когда придумал этот термин. Тем не менее, этот предмет нуждается в обсуждении хотя бы потому, что нашей культуре не удалось преодолеть высокомерие и ксенофобию, благодаря которым мы практически вытеснили из жизни автохтонный шаманизм. Особую важность неошаманизм приобретает в силу соответствия шаманического духа задачам исцеления патриархального сознания.
Я, по-видимому, в последний раз обращаюсь к интерпретации нашего последнего культурного течения, и поэтому мне хотелось бы вновь проследить ход своих размышлений на эту тему.
Не знаю, с чего именно начались мои размышления, но я отчетливо помню, что идея неошаманизма присутствовала в моем сознании уже в середине 60-х годов, когда я впервые приехал из Чили в Беркли. В этом месте и в это время было что-то неизбывно шаманское. Мне посчастливилось познакомиться с Карлосом Кастанедой и стать его близким другом еще до того, как он приступил к написанию книг. Это событие, наряду с моими взглядами и деятельностью, побудило автора статьи в каталоге Эсален охарактеризовать меня как шамана.
К тому времени я с большим интересом прочитал книгу Элиаде о шаманизме (она была издана на испанском языке раньше, чем на английском, и до сих пор остается самой значительной работой по данной теме). [59] Мое уважение к работе Элиаде помогло мне убедиться в своей правоте, когда я стал считать себя шаманом в полном смысле этого слова. Вместе с тем, называясь шаманом, я осознал нечто шаманское в своих склонностях и в образе мыслей. Благодаря самоанализу я понял также, что термин «шаман» вполне можно применять к моим знакомым.
Этот вопрос был мне совершенно ясен, когда я писал в 1969 году «Один поиск». Размышляя над разными подходами к развитию человечества с учетом возможности их применения в педагогике, я понял, что их необходимо рассмотреть в трех обширных областях науки и культуры: здравоохранение, образование и духовное развитие (а также религия с ее задачами спасения и просвещения). Характерно, что в наше время происходит объединение этих областей. Они составляли единую сферу в далеком прошлом, когда в фигуре шамана соединялись роли духовного руководителя, целителя и наставника, руководившего посвящением юношей в таинства культуры.
Мы живем в эпоху синтеза, когда разрушение искусственных барьеров между разными областями знания и школами мысли позволяет возвести новые информационные мосты. Несмотря на непрерывность синтеза в процессе развития культуры, несколько десятилетий назад в науке отмечен интенсивный интегрированный процесс, сопровождаемый междисциплинарными проблемами и трансдисциплинарным подходом. Кроме того, в сфере духа мы стали настолько экуменическими, что разрушение авторитаризма и догматизма (который сопутствует авторитаризму) позволило нам осознать естественное единство всех вещей. Единение духовной, терапевтической и педагогической областей, которое привело в 60-х и 70-х годах к возникновению «Центров развития», свидетельствует об открытии внутреннего единства всех вещей, которое лежит в основе нашего искусственного разделения на разные области.
И все-таки, внушая исподволь в «Одном поиске» мысль о том, что все стремления к спасению, исцелению и духовному развитию соединяются в нашем сознании и свидетельствуют о наличии единства, которое считалось очевидным во времена шаманизма, я не сумел еще сформулировать понятие «новый шаманизм». Я сделал это позже, на ежегодной конференции Ассоциации гуманистической психологии, которая проводилась в 1977 году в Беркли и получила название «Общая основа».
В своем выступлении на конференции я вое пользовался возможностью представить своего недавно приехавшего в Калифорнию соотечественника, чью деятельность вполне можно охарактеризовать как деятельность современного шамана. Свое сообщение я заглавил «Шаманизм новой эпохи» и собирался использовать впоследствии наряду с термином «неошаманизм» в своих лекциях, посвященных сближению терапевтической и духовной сфер, а также другим сближениям, благодаря которым шаман оказывается религиозной личностью, художником и целителем. Я утверждал, что шаманизм непосредственно связан с синтезирующей точкой зрения; для него характерен синтез разума и интуиции.
Развитие цивилизации можно рассматривать как процесс чередования периодов господства разума и периодов, когда предпочтение отдается эмоциям и интуиции: классический период и романтический период. Например, влияние Руссо - отца романтизма - в значительной мере способствовало развязыванию Французской революции. Но, одержав победу, революция немедленно возвела на трон Богиню Разума. Некоторое время спустя романтизм появился вновь, и наше последнее «движение за развитие человеческого потенциала» вполне можно рассматривать как новый романтизм.
В течение 60-х годов маятник достиг максимального отклонения в направлении интуиции и пренебрежения разумом и начинает теперь возвращаться. Настоящий период особенно благоприятен для достижения нового синтеза. Наряду с интеллектуальной сферой важное значение приобретает метасинтез, затрагивающий аналитическую деятельность разума и синтезирующую деятельность интуиции.
Замечательный образец такого сближения синтетического и аналитического аспектов ума можно найти в современной физике с ее пониманием параллелей между древними интуициями мистиков и новыми формулировками квантовой механики. Во времена де Бройля и Джеймса Джинса, еще до последний достижений физики, необходимость сближения разума и интуиции физиками вполне сознавалась, и потому Богумил Ясиновский, преподаватель истории культуры в Чилийском университете (чьим студентом я имел честь быть), был вправе заявить, что современная физика для него есть возрождение неопифагорийской мысли. По его мнению, впервые в истории возникла возможность сблизить мировоззрения и интересы, которые разошлись во времена Пифагора: любовь к математике, разуму и науке, с одной стороны, и мистическую ориентацию, с другой. В частности, можно утверждать (используя выражение Ясиновского), что после «копенгагенской интерпретации» квантовой механики физика перестала быть «органолептической», поскольку то, что она описывает, совершенно не поддается визуальному отображению.