Это действительно была бомба. Самая настоящая бомба….
Юго-восточная железная дорога
Станция Мичуринск
15 февраля 1971 года
Стальные колеса поезда громко и протяжно загудели, отчего я проснулся. Поежился — трясло меня уже основательно, на лбу выступил холодный пот, перед глазами плыли какие-то круги. Даже тряпье в углу вагона, в которое я зарывался, уже не согревало. Кряхтя и кашляя, я подполз к щели в двери и выглянул.
Поезд подходил к какой-то станции, ощутимо замедляя ход, перед глазами плыли какие — то серые, занесенные почти по самую крышу снегом бараки, стальные змеи рельс двоились, расходились в разные стороны, величаво проплывали столбы семафоров. Я прислушался — объявляли прибытие какого-то пассажирского. Есть — кажется Мичуринск. Порывшись в памяти, вспомнил — есть такая станция, чуть больше двухсот километров от Москвы. Это время товарный состав преодолеет за полдня. Подумав, я решил сойти именно здесь. Причина была одна — простыл я уже очень основательно, хрипел и кашлял каждые несколько минут — поэтому провести еще полдня в ледяном, продуваемом всеми ветрами товарном вагоне мне совсем не улыбалось.
Скрипя тормозами, состав остановился на дальнем, заметенном снегом пути. Я осторожно выглянул — вдоль состава шел обходчик, изредка стуча молоточком по колесным парам вагонов. Мой вагон стоял в составе шестым. Оставалось только надеяться, что обходчик в темноте не заметит сорванную пломбу на двери вагона — впрочем, на других станциях ее не замечали. Как только скрип снега под ногами обходчика затих вдали, я аккуратно, стараясь не выдать себя скрипом, оттолкнул вагонную дверь и спрыгнул на снег.
Упал на снег, мерзлый холод обжег ладони, приводя меня в чувство. Огляделся. Я стоял между двух товарных составов на "-цать" каком-то пути, ряды вагонов уходили в темноту. Где-то впереди, далеко горел красный огонек семафора, мертвенно-желтым светом слепил прожектор с вышки. Откашлявшись, сморщившись от резкой боли в горле, я поковылял вперед по направлению к локомотивам, онемевшими руками сжимая злополучную бандероль. Свою папку я бросил в вагоне — ничего ценного для меня в ней сейчас не было.
До вокзала станции Мичуринск я доковылял минут через сорок, обходя мертвые, зеленые туши стоящих на путях локомотивов. Один раз чуть не попал под шипящую змею полуночной электрички — в голове бухал молот и ее я увидел только в последний момент, хорошо успел отпрыгнул назад. Железная змея с желтыми, призывно светящимися в ночи глазами на всем ее теле пронеслась мимо, стук ее колес затих в морозной мгле. Я поднялся на ноги, нащупал на шпалах бандероль, поковылял на свет вокзала.
Вокзал выплыл из темноты, неподвижный и величавый. По перрону гулял морозный ветерок, в темноте горели желтые шары ночных фонарей. Пути перед вокзалом были пусты.
Я прислонился к столбу, замер, осматривая перрон. Больше всего меня интересовало — есть ли там милиция или нет. Я обхватил обеими руками стол, чтобы не упасть. Минута тянулась за минутой, медленно и неспешно — наконец я понял, что милиция для меня не самое главное — если я сейчас не согреюсь, утром меня найдут здесь, примерзшего к бетонному столбу. Из последних сил я потащился вперед, ориентируясь по пылающим живительным желтым светом окнам вокзала.
Зал ожидания пахнул на меня сухим, живым теплом, уже почти ничего не видя перед собой я прошел несколько шагов, и устало рухнул на жесткую деревянную скамейку зала ожидания. Скамейка эта стояла крайней, рядом была пышущая жаром батарея центрального отопления. Я с наслаждением протянул к ней руки, чувствуя, как с сухим теплом в меня вливаются новые силы. Никогда не думал, что буду так радоваться простой возможности посидеть в тепле.
Немножко придя в себя, я огляделся по сторонам. Зал ожидания был большим, но уютным, стены выкрашены зеленой масляной краской, несколько длинных деревянных скамеек, на одной из которых, самой дальней от меня, накрывшись черным пальто, спит пьянчужка. Две кассы, ночью не работающие и завешенные домашними, в цветочек занавесками. В углу небольшой деревянный киоск со съестным, ночью естественно тоже не работающий. Ни единой живой души кроме этого пьянчужки, только с перрона доносятся гудки локомотивов на путях.
Надо позвонить. Позвонить домой, чтобы знали где я. Отец наверное места себе не находит, про мать уж и не говорю. Позвонить….