— Вадим, — позвал отец.
Вадим пригнулся к нему, Константин Львович что-то сказал, и сын кивнул:
— Сейчас позвоню.
Регине понравилось, что все было без официальных замашек. Они с Вадимом подошли к столику, поздоровались, их приветствовали в ответ, и она уселась на свободное место. Никто никого не дергал, не задавал вопросов, не нагнетал обстановку повышенным вниманием. Неловко было только оттого, что Влада еще нет. Родители не удивились, что они с Вадимом пришли вдвоем, и ничего не спрашивали. По реакции матери понятно, что она в курсе и ситуация для всех вполне нормальная.
Семью Вадима Регина знала заочно. Отец и мать, как и говорил Влад, с первого взгляда показались людьми дружелюбными. Хотя Шамрай-старший — грузный, несуетливый мужчина, с тяжелым спокойным взглядом — производил впечатление очень авторитетного человека. Ангелина Дмитриевна была более эмоциональной. Часто улыбалась и, беседуя, жестикулировала руками.
Только Светлана смотрела колко, можно сказать, с ощутимой неприязнью. Чарушина занервничала под ее взглядом, но глаз не отвела.
— Симпатичное платье. Хорошо выглядишь, — все-таки завязала Света разговор.
Отец беседовал с Анатолием Борисовичем, мать с матерью Влада, Вадька отошел кому-то позвонить, неудобно стало, что Регина будто сама по себе.
— Спасибо, Света, ты тоже всегда прекрасно выглядишь, — вернула комплимент. И не просто из вежливости.
Светка Шамрай действительно всегда выглядела шикарно, и неважно, что на ней было надето: узкое платье или потертые джинсы. Со вкусом она красилась, со вкусом одевалась. Дело не только во внешней привлекательности, а в том, как она себя вела. Холеная и статная, она умела держать людей на расстоянии и при этом не выглядеть высокомерно. Они с Вадимом оба это умели.
Поразительно они похожи. Только Светкины черты лица по-женски мягкие. Четкие графичные брови, густющие длинные ресницы. Пронзительно серые глаза, которые косметика делала еще выразительнее. Волосы у нее подкрашенные, них больше шоколадного. Мимика, интонация — все похоже. Голоса разные, а манера иногда тянуть гласные та же.
После прихода Владика необходимость изображать теплое общение отпала. Рейман — вот, кто любитель в чужой душе поковыряться. Может, ошибалась, но с первого дня Регине казалось, что он ее наизнанку пытается вывернуть.
Когда все собрались, разговор потек оживленно и без принуждения. Так бывает, когда люди хорошо друг друга знают: им есть о чем поговорить, и они продолжают мысли друг друга, развивая любую тему.
— Мне так нравится видеть их вместе, — с улыбкой сказала Анна Игоревна, посмотрев на Вадима и Светлану. — Уже выросли, взрослые оба, а все так же не разлей вода. Молодцы.
— У меня душа спокойна, когда он рядом, — улыбнулась Света и приникла к брату. Он, кажется, смягчился лицом от ее прикосновения, и взглядом потеплел. — Вместе мы — сила. А когда его нет, мне чего-то не хватает. Как будто есть только половина меня.
— Помним-помним твои истерики, когда Вадим уехал в Алжир.
Света смущенно поджала губы.
— Конечно. Там ни связи нормальной, ни интернета толком, если раз в месяц услышу что от него, то хорошо.
— Вадику так форма идет, так идет. Мне так жалко, что он все бросил, — снова начала причитать мать.
— Мама, если все только в этом дело, то без проблем. Хочешь, я буду по выходным к тебе в форме приезжать, дефилировать перед воскресным чаем и за каждый кусок пирога честь отдавать. За вишневый даже вокруг дома промарширую.
Константин Львович не оценил шутки и строго посмотрел на сына.
Света толкнула брата в бок: отец и так долго простить не мог, только-только успокоился, а этот со своими шуточками.
— Просрал Вадька свой дипломатический паспорт, — посмеялся Рейман, вновь подняв больную тему.
— И ничуть не жалею, Владик, представь.
— Если в тридцать лет ума нет… — упрекнул отец.
— Чего это ума нет? — обиделась Светка за брата.
— Свет, — шепнул Вадим и махнул ладонью: мол, пусть говорит, не встревай.
Все уже давно перетерто и переговорено, спорить не о чем. Хочет отец еще раз выразить недовольство его выбором, пусть выражает, это ничего не изменит. Не оправдал он надежд и чаяний о карьере «дипломата в погонах», дослужился до должности помощника военного атташе в Алжире, связей набрался и ушел на вольные хлеба. И ничуть не жалел, правда. Потому что теперь только сам себе принадлежал и никому больше.
— Я так и не смогла решиться на второго ребенка, — вздохнула Анна Игоревна.
— А я за раз отмучилась. Правда вот… — Ангелина Дмитриевна погладила сына по плечу, — беда наша.