— Вы к нам? — приветливо спросила миловидная молодая женщина.
— К вам, — подтвердил я, — если вы имеете отношение к человеку, назначившему мне встречу на десять…
Меня любезно пригласили войти в кабинет шефа и немного подождать. Я сделал несколько шагов и вдруг обнаружил возле своих ног котенка. В мгновение ока он проскользнул в приемную и жалобно замяукал, просительно глядя на женщину.
Та растерялась. Попыталась избавиться от нежданного гостя, но ничего не получалось. Из приоткрытой двери кабинета шефа я наблюдал за ее безуспешными попытками. Отчаянное топанье ног и мяуканье внезапно прекратились. Уж не хозяйка ли победила? Нет, веселая возня остановилась из-за появления хозяина.
Он вошел в кабинет походкой человека, знающего себе цену. Мы обменялись рукопожатиями, представились друг другу. Кооператор, а он, судя по внешнему виду и особенно по здоровому цвету лица, свидетельствовавшему о хорошем качестве пищи, явно относил себя к числу преуспевавших бизнесменов, открыл дверь в приемную и попросил секретаршу принести нам чаю. И тут в кабинет проскользнул все тот же котенок. Теплый, дрожащий от холода комочек прижался к моей ноге.
Кооператор зло сверкнул глазами, засучил рукав, обнажив пухлую, заросшую густой шерстью кисть, поднял за шею котенка и с отвращением выбросил за дверь.
— Мне звонили насчет вас из Кремля, — брезгливо вытирая ладонь носовым платком, продолжил он начатый разговор. — Я могу предложить вам кое-что, связанное с журналистским профилем вашей прежней работы. Скажу откровенно: у меня есть замысел издавать свою газету и приложение к ней — журнал. Как вы посмотрите на предложение стать главным редактором обоих изданий? Бумага есть, с полиграфической базой проблем нет, оклад я вам положу для начала три тысячи рублей в месяц. Плюс гонорар, премии и все остальное. У вас будет служебная машина, правда, пока не «Мерседес».
У меня перехватило дыхание. Знаете, сколько я получал в ЦК КПСС, будучи замзавотделом? Вместе с апрельской компенсацией — 840 рублей. А тут — три тыщи! Уму непостижимо. Волна благодарности друзьям, не забывшим в трудную минуту, захлестнула меня. Симпатичным показался и собеседник. Куда-то на задний план отодвинулась волосатая рука, беспомощно болтавшийся в воздухе котенок, гримаса отвращения на лице. Первое впечатление чаще всего бывает обманчивым. Золотой человек!
— Однако прежде чем ударить по рукам, — продолжал между тем толстосум-меценат, — я хотел бы выяснить кое-какие моменты. Хотя вы и со Старой площади, но я глубоко убежден: КПСС — преступная организация. А как считаете вы?
Он говорил что-то еще в развитие своей точки зрения. Мне становилось ясно: мой благодетель ждет, чтобы я согласился с его мнением.
Не буду пересказывать содержание нашего дальнейшего разговора, скажу только: от заманчивого предложения я отказался. Не прельстили меня ни служебная машина, ни астрономическая зарплата. Как можно находиться под началом человека, убежденного, что партия, в высших эшелонах которой я проработал почти двенадцать лет, а членом которой состоял двадцать лет, — преступная организация? Получается, что я тоже преступник? Преступники ли сотни, тысячи людей, которых я хорошо знаю и вся вина которых в том, что они связали свою жизнь с КПСС?
Начну с себя. В партию я вступил в 1971 году, когда работал в республиканской молодежной газете в Минске. Кандидатом в члены КПСС меня приняли годом раньше, во время службы в армии. Так вот, нисколько не кривя душой, заявляю: в партию я вступал осознанно, без подсказки со стороны, без всякого давления, исключительно по собственному убеждению. И произошло это не в юношеские годы, когда иной раз трудно объяснить свои поступки, за которые потом расплачиваешься и сожалеешь, а в зрелом возрасте, имея определенный опыт жизни.
Когда я подал заявление о приеме кандидатом в члены партии, мне было 26 лет. Согласитесь, это не девятнадцать и даже не двадцать два. К тому времени я был уже три года женат, у нас был сын, и я ощущал всю полноту ответственности за семью. За плечами были труднейшие жизненные дороги, нелегкие испытания судьбы. Лиха пришлось хлебнуть с избытком.
И отец, и мать у меня были беспартийными. Потомственные белорусские крестьяне, они всю жизнь трудились на земле. Мать была неграмотной, только и умела что расписаться. Отец был большой книгочей, признанный деревенский «политик», выписывал аж две газеты — районную и областную. Длинными зимними вечерами в нашей хате всегда собирались соседи, с детства помню, как отец вслух читал новости, как внимательно его слушали. Он был общительным, в молодости служил в Красной Армии, любил порядок и дисциплину. Удивляюсь, как при его начитанности он никогда не занимал никаких руководящих должностей в колхозе, не выбился в бригадиры или тем более в кладовщики.