– Я отпускаю вам грехи ваши, я, Гибреас, игумен Святой Пречистой, разрушаемой Константином V вкупе с Патриархом. Взяты будете вы на небо и с вами восемь чад ваших, души нежные, сердца целомудренные, умы непорочные. Погубит Зло телесность вашу, но бессильно против духа вашего. Спасет вас Святая Пречистая чрез меня, который всемогущ, ибо есмь священнослужитель Добра!
Глыбы исторгались разрушением, низвергались на вымощенную площадь, ложились вокруг здания, тонувшего в густых тучах пыли. Колонны целиком выворачивались, и в зияющие проломы проникали темно–бурые лучи вольного солнца. Пострадал нарфекс от насилия крушителей. Разом рухнули трое врат его. Раздроблен был тремя ударами кос Вседержитель, до сего времени наперекор гонению иконоборческому восседавший на своем престоле. Камни с человеческую голову, железные дротики толщиною с ляжку метались баллистами и катапультами, изрыгавшими огромные снаряды, неизменно раскалывавшие облицовку, единым взмахом выбивавшие оконные переплеты в корабле и трансептах.
Расщелилась вверху задняя ротонда, и исчез лик Приснодевы в золотом венце. А у подножия иконостаса стояли Управда с Евстахией в одеянии Базилевса и Августы, Гараиви с изуродованным безносым лицом и Солибас с безруким станом. Набатеянин был в уборе скуфьи, прикрепленной к голове верблюжьей шерстяной тесьмой, которая, виясь, сцеплялась с воротом далматики, перехваченной у шеи, возница же в поблекшем золотом кафтане, перевитом перевязью зеленой, заветной. Все четверо, свято улыбаясь, спокойно ожидали смертного конца.
В наосе чернецы творили самозаклание, прижав руку к сердцу, бледнолицые, брадатые, с глазами, красными от слез, тихих и не иссякавших. Фиолетовая риза Гибреаса, усеянная серебряными крестами, мелькала в открытых вратах иконостаса, за которым он продолжал священнодейство. Тихо изрекал молитвы, благословлял, скрестив большой палец с безымянным, выпрямив указательный, выгнув средний. Всякий раз, как упадавший обломок храма убивал людей в облаках пыли, простирал, обожествляя мученичество, игумен лучившуюся золотую чашу и, воздымая, пил во спасение мучеников кровь Иисусову и вкушал плоть Иисусову. Победоносно пронзалось здание со всех сторон. Воины виднелись в низвержении развалин и разрушали без устали, без устали сбрасывали грани купола, осколки кровли, постепенно погребая неустрашимые жертвы, мучеников обреченных.
Разрушители напали на круглый просвет гинекея. Камни, дротики полетели в него, дробя красивые стекла, фиолетовые, зеленые, красные, голубые, разбивавшиеся у ног причетника Склероса и чад их. Дротик, влетевший в окно галереи Оглашенных, словно спелый арбуз, раскроил заостренный череп Сабаттия, убитого наповал, и загасил одинокую лампаду, отблеск которой оживлял его безумные глаза. Ни единого крика не проронил он с начала разрушения, мнил, что против него направлено оно Константином V, замыслившим похитить сокровища, вырученные им продажею арбузов. Испустил дух, не крикнув, так и не поняв свершившегося. Заколыхался один из ангелов свода, переломилась золотая труба его и, обрушившись, с перебитыми мозаичными руками, с раздробленной головой, похоронил он новых иноков. Распахнулись трое бронзовых врат нарфекса под ударами таранов. Вольный день с замощенной площади прорвался, облачный и белый и, широко выстроившись, показались перед храмом отряды войска, над которым возвышались Константин V и Патриарх на троне под золотым балдахином. Разрушители не приближались, хотя могли проникнуть теперь внутрь. Константин V хотел, очевидно, разрушить храм до основания, но не отягощать святотатством личного присутствия резни, которой ранее противился. И в этом укреплял его Патриарх, многодовольный, исполненный блаженства.
– Преступив порог храма, ты осквернишь убежище религиозное: ты святотатец пред законами божескими. Удовольствуйся разрушением его, и да не останется камня от него на камне во славу твою и Святой Премудрости, победившей через тебя!
И, уверенный, что Дигенисом схвачены во Дворце у Лихоса Управда с Евстахией, воскликнул, обращаясь к подошедшей процессии Помазанников:
– Осанна! Осанна! Ликуйте! Воспойте славу Теоса семитского, отвергающего иконы арийские, Теоса, ненавидящего еретическое вероучение Добра. Исчезнет Святая Пречистая, и перестанет отныне брат наш во Христе Гибреас растлевать души учением своим, проистекающим от Будды. И умирает в этот миг славянин Управда, претерпевший ослепление за то, что домогался власти над Империей, и Евстахия умирает с отверстым чревом, чтобы никогда не мог восстать род ее на потомков Константина V!