Я украдкой взглянула на себя в зеркало, висевшее в холле, и тихо ужаснулась своему виду: потрескавшиеся губы, впалые щеки, растрепанные волосы и тело анорексички.
Красотка, ничего не сказать.
Вздохнув, я распахнула дверь и обомлела. На пороге стоял Том. Он медленно поднял на меня такой родной взгляд, и на его лице отразилась едва заметная грустная улыбка.
– Привет, – он прошептал.
Я стояла, словно вросшая в землю, и пыталась понять, в кого превратился мой Томми. За то время, что мы не виделись, он исхудал так сильно, что рукава футболки теперь не облегали его шикарные накаченные руки, а буквально висели на них. Его кудри теперь были вдвое больше его головы, так что ему пришлось забрать их в маленький пучок на затылке. Его прекрасные зеленые глаза потускнели и стали серыми, почти безжизненными, и в этот момент я поняла, почему он не объявлялся. Он так же не хотел, чтобы я видела его таким. Он пытался не относиться ко мне иначе, пытался не обращаться со мной как с хрустальной, но он попросту не могу иначе. Он очень переживал за меня.
– Томми… – было начала я.
– Маргарита, твоя любимая, – только сейчас я увидела в его руках коробку с пиццей. – Захватил на работе. Думал, это сможет поднять тебе настроение, – Эванз неловко усмехнулся, и, откашлявшись после, провел рукой по волосам.
Я продолжала смотреть в его глаза, когда еле заметная улыбка отразилась на моем лице. Мне хотелось так много ему сказать, но я не могла заставить себя произнести хоть слово.
Он долго смотрел на мою огромную пижаму, в которую я укуталась, словно в защитный барьер и вдруг, вздохнув, прикрыл глаза.
– Послушай. Я говорил с твоими родителями, а также с Лотти и Армином. Они очень переживают за тебя… И, может, ты и готова с нами попрощаться, но мы с тобой – нет, – Том прервался и замолчал, опустив голову вниз.
Я резко вдохнула воздух носом и почувствовала, как слезы начали скапливаться в уголках моих глаз. Я не была готова прощаться с ними. Я никогда не буду к этому готова, и сейчас так отчетливо осознала, как виновата была перед ними. Они были мне нужны. Все они. Больше всего на свете.
– Бэб, – прохрипел он вдруг. – Пожалуйста, не отталкивай меня.
Том поднял на меня свой печальный взгляд, и в это мгновение такая дикая боль отразилась на его худом лице. Я боялась, что расплачусь в любую секунду. Мне было жутко видеть его страдания. Он не заслуживал их. И, когда я уже собиралась раскрыть для него свои теплые объятия, он вдруг сорвался.
ТОМ
Мы молча смотрели друг на друга. Как только я увидел Бэб, когда она показалась из-за открытой двери, я ужаснулся ее виду. Пижамные штаны теперь совсем сильно висели на ее худых бедрах, а кофта будто стала размера на 4 большее ее и оттого смотрелась на ней, как картофельный мешок. Лицо Бэб было как будто не ее лицом: слишком худым и бледным. Ее большие карие глаза потускнели, а под ними образовались огромные синяки. Это заставило меня сильно заволноваться. Я знал, что она ничего не ела и мало спала, и знал, что был причиной этому. И я возненавидел себя за это.
Ее волосы… она обрезала их. Теперь это было обыкновенное прямое каре, и, если бы не болезнь и пугающий вид, я бы обязательно сказал, что эта стрижка ей идет. Ей и вправду очень шло, но, к сожалению, я знал, почему людям с такой болезнью приходилось менять прически.
Мы стояли, словно два призрака, утратившие свою жизненную силу, и я все время повторял про себя, что мне нужно быть сильным. Я должен вести себя, словно все в порядке, я не должен показывать ей, что мне плохо, чтобы суметь вывести ее из депрессии. И я старался, а потом вдруг не выдержал ее взгляда и сорвался в бездну.
БЭБ
Его плечи ссутулились, а нижняя губа задрожала. Он изо всех сил закусил ее и поднял взгляд наверх. Не прошло и секунды, как коробка с пиццей осталась лежать где-то в стороне, а он оказался в моих руках, и рыдания вырвались из его груди. Томми крепко обнимал меня, сквозь кофту пальцами впиваясь в мою спину, будто я утекала от него, как песок сквозь пальцы. В общем-то, оно так и было. Парень зарылся носом в мою шею, продолжая судорожно всхлипывать. Он держался за меня, зажмурив глаза, боясь, что, когда он откроет их, меня уже не будет здесь. Томми так отчаянно пытался сохранить в памяти ощущение прикосновений к моему телу, что у меня снова сжалось сердце. Я не меньше его желала, чтобы не таким трагичным был мой конец, но так распорядилась судьба, и мы ничего не могли с этим поделать.
Я никогда не видела, чтобы Том плакал. Он всегда был для меня непробиваемой стеной, несгораемым в пламени огня. А теперь он стоял здесь, на пороге моего дома, охваченный не меньшими паникой и страхом, чем я. Разница была в том, что я со своим положением смирилась, чего, к сожалению, не мог сделать он.