В этом — решающем — пункте юридически-правовой подход уже, что называется, «не работает». Здесь вступает в свои права политика, апеллирующая уже не к силе права, а к «праву», вернее, самоуправству, силы — насилию, в принципе находящемуся «по ту сторону» права. В этой «парадоксальной» теоретической ситуации приходится апеллировать к «фактичности» исторического процесса, не ведающей различия «справедливого» и «несправедливого», «правомерного» и «неправомерного». И тут уж приходится, вставая на чисто историческую точку зрения, «делать различие между исконным и производным возникновением средневековой городской общины» (1, 343).
Покидая ради этой «ценностно-нейтральной» точки зрения формально-правовую, М. Вебер констатирует, что «при исконном возникновении союз бюргеров был результатом политического объединения горожан в корпорацию, невзирая на «легитимные» (кавычки, означающие в этом контексте нечто вроде скептического «остранения» этого формально-правового понятия. — Ю. Д.) власти и вопреки им, вернее, результатом целой серии подобных актов. Решающее формально-правовое подтверждение этого состояния легитимными властями происходило позже — впрочем, не всегда» (там же). Что же касается «производного» возникновения средневековой городской общины, то оно совершалось посредством предоставленного «союзу горожан» или его потомкам по договору, либо «пожалованного основателем города», «более или менее полного или ограниченного» права «на автономию и автокефалию» (там же).
Впрочем, так или иначе, «революционным» или «оппортунистическим» способом, но «из заключенных от случая к случаю или на короткий срок чисто личных, скрепленных клятвой союзов возникло прочное политическое объединение, члены которого относились к сфере особого сословного права жителей города. Формально это право означало уничтожение старого личного права, материально — разрыв ленных связей и сословного патримониализма. Правда, еще не в пользу подлинного принципа местных корпоративных «учреждений». Городское право было сословным правом членов образовавшегося посредством принесения клятвы объединения. Ему были подвластны те, кто относился к сословию горожан или зависимым от них людей» (1, 346). Это — один из примеров «синтетичности» веберовского подхода, в рамках которого право переплетается с политикой, а политика выливается в то, что в XX. веке будут называть «прямым действием». В общем, «западный город, более точно — средневековый город… был не только экономическим центром торговли и ремесла, политически (обычно) крепостью и часто местонахождением гарнизона, административно судебным округом, но также скрепленным клятвой братством» (1, 340), или «коммуной» (там же). «В правовом смысле» он считался «корпорацией» (1, 341). А значит для того, чтобы ответить на «элементарный» вопрос — что же, собственно, такое «средневековый город», приходится иметь в виду, по крайней мере, четыре системы понятий, каждая из которых дает свое «теоретическое видение» этой «исторической действительности», или «исторического индивидуума», как любил говорить близкий друг М. Вебера, один из лидеров «баденской школы» неокантианства Генрих Риккерт.
И не просто «иметь в виду», но как-то соотносить их внутренне, то есть так или иначе «синтезировать, учитывая, что каждая из этих систем, воюющих друг с другом за теоретическое «обладание» городом, представляет собой результат отнесения эмпирической реальности города к соответствующей «ценности».