Стоит только попытаться всерьез ввести итоговые теоретико-методологические размышления М. Вебера в универсально-исторический контекст предшествовавших им либо следовавших за ними исследований западноевропейского города, культур-философски углубленных эксурсов в аграрную историю Древнего мира, и, наконец, всеобщую историю хозяйства, как начинает проявляться действительный фундамент и реальный подтекст веберовской социологии, в свете которых она предстает не столько как отвлеченно «теоретическая», сколько как синтетическая[1] научная дисциплина. Отсюда и «неожиданность» М. Вебера, чья социология встает обновленной его животворным видением «большой» — всемирной — истории. Отсюда и актуальность «специальных исследований» М. Вебера — историка хозяйства и права — «полузабытых» именно потому, что мы все еще пытались (если пытались вообще) читать их с помощью довеберовской «оптики», обособляющей друг от друга названные выше дисциплины, — вопреки его постоянному стремлению перебросить мосты между ними.
Сегодня, когда социологи читают веберовские тексты, так сказать «с конца», «отталкиваясь» от «достигнутых результатов» (забывая мудрое предостережение Гегеля, говорившего, что «голый результат» есть не более чем «труп», оставивший позади себя животворную «тенденцию», изначальную движущую пружину), мы зачастую просто проскакиваем самое существенное в сравнительно-исторической социологии М. Вебера, к чему он вновь и вновь возвращался, но каждый раз, как говорится, «на новом витке спирали». А именно — его синтетическицелостное видение исторических реалий, которое именно в силу этой объемности и синтетичности представало одновременно и как социологическое. Ибо социология, в конце концов, есть не что иное, как постижение общественной реальности в ее целостности, в каковой и заключается социологическая «суть дела».
А то, что М. Вебер называл «идеально-типическим» подходом, было фактически особого рода оптикой, используемой для того, чтобы, вычленив с помощью этого способа типологизации существенно важные связи и сопряжения общественной «тотальности» (как сказал бы Гегель), совершить затем то же самое «восхождение от абстрактного к конкретному», Которое рассматривали как конечную цель научного исследования не только Гегель и Маркс, но, в чем мы сможем еще и еще раз убедиться, также и Вебер.
И в этом нам поможет «медленное чтение» прежде всего его историко-правовых и историко-экономических исследований, таких как «Город», «Аграрная история Древнего мира» и лекции по «Истории хозяйства», — то самое «медленное чтение», которое настоятельно рекомендовал своим читателям и почитателям еще Ф. Ницше, но которое, быть может, еще важнее для нашей околосоциологической «образованщины», каким-то чудом «сумевшей» (согласно ее несколько завышенной поэтической самооценке), «сорок тысяч всяких книжек прочитать». Быть может, эта рекомендация не вполне «релевантна» (несмотря на все усилия нынешних постмодернистов дерридистского призыва доказать обратное) в «случае Ницше», но вот что касается названных веберовских исследований, — впрочем, не только их, — ее следует воспринимать, что называется, «на полном серьезе». Кавалерийским наскоком здесь не обойтись. Чем медленнее будет чтение веберовских текстов, тем дальше продвинется — за тот же промежуток времени — читательская мысль.
Как видим, называя свою социологию «эмпирической» М. Вебер противополагает ее не теоретической социологии, которая вовсе не исключается его пониманием социологического исследования, но именно абстрактной, отвлекающейся от «материи» социальной жизни, работающей с формализованными понятиями, создаваемыми с помощью «генерализующего» метода естествознания. Веберовская работа с социологическими понятиями предполагает их далеко идущую содержательность, учитывающую неповторимую индивидуальность каждого из исследуемых с их помощью «объектов», извлеченных из многообразных «сцеплений» общественной жизни, что и делает необходимой особого рода типизацию исследуемой действительности, существенно отличную от ее чисто логической формализации, работающей с понятиями «рода» и «видовых отличий». Ибо понятие «типа», с которым работает веберовская социология, принципиально отличается от формально-логически полученного «рода» уже тем, что вырабатывается на путях углубленного противопоставления его другим «типам» исследуемого явления, предполагающего особый способ теоретической рефлексии: учет альтернативных возможностей типологического конструирования, которому никогда не дано постичь всю уникальность самого этого явления.
1
В дальнейшем веберовские курсивы будут выделяться разрядкой, а мои собственные — курсивом.