Тем временем на Западе сложилось достаточно твердое убеждение, что следующим шагом Гитлера будет удар на Украину и что последует он через самый непродолжительный срок. Собственно именно этого и желали больше всего западные политики, в этом-то и состояла генеральная линия их дипломатии, определяемая мюнхенским курсом.
Польский посол в Вашингтоне Потоцкий доносил в конце ноября 1938 г. своему правительству о беседе с послом США во Франции Буллитом: "Демократическим государствам потребуется еще по крайней мере два года для полного перевооружения, - говорил Буллит. - Тем временем можно предположить, что германский рейх направит свою агрессию на Восток. Для демократических стран было бы желательно, чтобы там, на Востоке, дело дошло до военного столкновения между Германией и Россией". Буллит утверждал: Германия уже имеет подготовленный и сформированный украинский штаб, который в будущем возьмет в свои руки власть на Украине и должен будет "создать там независимое украинское государство под эгидой Германии"{61}.
Советник правительства Англии по вопросам промышленности Горас Вильсон заявил в конце ноября 1938 г. полпреду СССР в Англии: он не ждет в ближайшем будущем войны, в которой Англии пришлось бы принимать участие, так как, по его мнению, Германия не хочет большой войны и, кроме того, "Гитлер взял сейчас в качестве ближайшего этапа линию удара на Восток, в сторону Украины"{62}.
Народный комиссар иностранных дел СССР в письме полпреду во Франции 4 декабря 1938 г. следующим образом оценивал политический курс западных держав: "После Мюнхена Боннэ стремится совершенно освободиться от всяких обязательств и необходимости вмешательства на востоке и юго-востоке Европы, и его отношение к франко-польскому пакту такое же, как и к франко-советскому, т. е. как к документам, фактически недействительным. Это вытекает, очевидно, из концепции, которую усвоил Чемберлен, что будто ближайшей задачей Гитлера является наступление на Советскую Украину"{63}.
Бывший британский премьер-министр Ллойд Джордж сообщил 6 декабря 1938 г. полпреду СССР в Англии свое мнение о ближайших планах Гитлера: вероятнее всего, он двинется на Восток, прежде всего против Польши, а затем, возможно, против Советской Украины, хотя сейчас он на это не рискнет. Через два дня аналогичную мысль высказал Майскому Вансисттарт: "В британских правительственных кругах... сейчас очень популярна концепции, согласно которой ближайший удар Гитлера будет на Восток, в частности против Советской Украины". Те же настроения господствовали в Париже. Полпред СССР во Франции сообщал в наркомат иностранных дел 8 декабря: в правительственных кругах придерживаются точки зрения о серьезности германских приготовлений и намерений в отношении Украины. Гамелен и Мандель считают, что "наиболее вероятным и ближайшим объектом германской экспансии явится Украина"{64}.
Убежденность в том, что в самом недалеком будущем последует удар третьего рейха против Советской Украины, еще больше окрепла в столицах западных держав после подписания 6 декабря в результате визита Риббентропа в Париж франко-германской декларации насчет "мирных и добрососедских отношений между Францией и Германией". Теперь Западу обеспечена длительная мирная передышка, если не мир! Французский посол в Берлине Кулондр 15 декабря направил в Париж обширный доклад, в котором давал развернутый анализ германской политики на будущее: "Стремление третьего рейха к экспансии на Востоке мне кажется столь же очевидным, как и его отказ, по крайней мере в настоящее время, от всяких завоеваний на Западе, одно вытекает из другого... Стать хозяином в Центральной Европе, подчинив себе Чехословакию и Венгрию, затем создать Великую Украину под немецкой гегемонией - таковой в основном кажется концепция, принятая нацистскими руководителями и, конечно, самим Гитлером"{65}.
Посол Польши в Англии Рачинский писал 16 декабря в Варшаву: Чемберлен, употребляя сравнение из области спорта, убежден, что он "защитил английские ворота и перенес таким образом игру на восток Европы"{66}.
Словом, везде и повсюду международная империалистическая реакция ждала скорых плодов своей политики, результатов, как она считала, своей тонкой и дальновидной игры: наступления Гитлера на Восток, столкновения с Советским Союзом. В западных столицах муссировались слухи о якобы предстоящем в ближайшее время вторжении немцев на Украину. Фюреру из Парижа и Лондона как бы подсказывали путь! Подогревались те элементы в самой Германии, которые считали, что прежде всего нужно избрать восточное направление агрессии. Такой концепции придерживались, в частности, Риббентроп и Розенберг, стремившиеся ускорить столкновение на Востоке путем реализации "украинского варианта"{67}.
Однако в конце 1938 г. - начале 1939 г. произошло некоторое уточнение фашистской военно-политической стратегии. Активность Муссолини в средиземноморском районе могла повлечь за собой столкновение обоих союзников с западными державами в самом недалеком будущем и войну в Западной Европе. Чтобы обеспечить себе в этом случае тыл со стороны Польши, гитлеровцы на время снизили активность своих требований к ней.
Еще в октябре 1938 г. Риббентроп поставил перед польским послом в Берлине вопрос относительно "общего урегулирования спорных проблем, существующих между Польшей и Германией", прежде всего о "воссоединении Данцига с рейхом". В обмен обещалось продление на 25 лет декларации 1934 г. и гарантия польско-германских границ. Негативный ответ из Варшавы дал нацистам повод для обострения отношений с Польшей.
Все же теперь они временно притормозили развитие конфликта. Риббентроп, беседуя с Беком в конце января 1939 г., стал предъявлять претензии к Польше о возвращении Данцига уже в более "умеренной" форме и благосклонно выслушал разглагольствования польского министра иностранных дел насчет претензий Польши на Советскую Украину и на выход к Черному морю. В этом вопросе Риббентроп даже предлагал сотрудничество рейха{68}.
В Лондоне и Париже иллюзии на широкое соглашение с Германией и Италией постепенно рассеивались. Обещания Чемберлена в ближайшем будущем "умиротворить" Европу и "обеспечить мир для поколения" улетучивались, как дым. Колониальные требования Гитлера и Муссолини становились все более настойчивыми и резкими. Фашистская пресса сразу после Мюнхена развернула антианглийскую кампанию, которая шла, все усиливаясь. Быстро развивалось строительство германского военно-морского флота. Берлин и Рим выдвигали все новые претензии захватнического порядка, шокируя мюнхенцев и заставляя их все время вспоминать: ведь фюрер торжественно заявлял, что Судеты будут последним территориальным требованием в Европе! А теперь уже стоял вопрос о Данциге и Мемеле. Муссолини при явном сочувствии своего германского партнера вел антифранцузскую кампанию под лозунгами: "Тунис! Корсика! Савойя!" Обострение итало-французских империалистических противоречий привело к денонсированию их соглашения от 7 января 1935 г. и к усилению конфронтации и Средиземноморье.
Словом, мюнхенские миражи постепенно растворялись, и наступающее отрезвление оборачивалось мрачными предчувствиями. В последних числах января 1939 г. министр иностранных дел Англии телеграфировал послам во Франции и Бельгии: "Есть сообщения, указывающие на то, что Гитлер, подбадриваемый Риббентропом, Гиммлером и другими, изучает вопрос о нападении на западные держаны в качестве предварительного шага к последующей акции на Востоке"{69}. В Лондоне и Париже начали бить тревогу. Однако решение "ускорить, насколько возможно, подготовку своих оборонительных и контрнаступательных мер" все-таки не уменьшило надежд на эффективность и правильность мюнхенской политики. После речи Гитлера в рейхстаге 30 января 1939 г., в которой он потребовал возвращения Германии ее прежних колоний и заявил, что любая война, по каким бы причинам она ни возникла, поставит Германию на стороне Италии, иностранные наблюдатели в Лондоне отметили, что Чемберлен готов к новой капитуляции, к Мюнхену No 2.