Весь аппарат военного руководства - штаб верховного главнокомандования, генеральный штаб сухопутных сил - расположился в обширном и благоустроенном военном городке Цоссен. Рядом с огромными рабочими помещениями находилось подземное железобетонное царство, которое могло выдержать любое нападение с воздуха. И действительно, когда в середине марта авиации около часа бомбила расположение штаба сухопутных сил, в убежище почти никто не пострадал. Легкое ранение получил лишь генерал Кребс. Такое боевое крещение генералу выпало незадолго до получения новой должности: он был назначен вместо Гудериана начальником генерального штаба сухопутных сил.
Гудериан так характеризовал своего бывшего помощника, а теперь преемника: "За всю продолжительную службу в генеральном штабе он хорошо усвоил искусство делопроизводства и умение приспосабливаться к начальству, что делало его недостаточно стойким перед таким человеком, как Гитлер. К тому же Кребс был закадычным другом генерала Бургдорфа, начальника управления личного состава сухопутных сил, с которым он когда-то вместе учился в военной академии. Бургдорф ввел Кребса в общество своих друзей из главной ставки фюрера, в общество Бормана и Фегелейна, с которым Кребс также установил тесную дружбу. Эти дружественные связи лишили его накануне финала кошмарной драмы в имперской канцелярии духовной свободы и независимости".
В день начала последнего наступления Красной Армии Кребс пытался взять в свои руки управление. Г. Больдт вспоминает утро 16 апреля в генеральном штабе:
"Я сижу в штаб-квартире в Цоссене у своего письменного стола в приемной генерала Кребса, начальника генштаба. Телефонные разговоры, телефонные звонки. Часто приходится одновременно обслуживать все три телефонных аппарата. Звонок генерала. Я прохожу через звуконепроницаемую двойную дверь в его рабочий кабинет. Он стоит перед большим столом, нагнувшись над картами с красными и синими начертаниями фронта на Одере. Я вынужден обратить еще раз внимание на мое присутствие. Только тогда он отрывается от карт. Небольшого роста, полный и обычно в таком довольном настроении генерал смотрит на меня утомленно и задумчиво:
- Вот что, соедините меня все же с генералом Бургдорфом, я хочу наконец знать, куда нам перейти с нашей штаб-квартирой. Попробуйте, может быть вы сумеете связаться с Берхтесгаденом. И пусть придет сюда Фрейтаг, а мне можете принести стакан вермута.
Я возвращаюсь в свою комнату, передаю вопрос Кребса в Берхтесгаден и в имперскую канцелярию. Затем отправляюсь к адъютанту фон Фрейтаг-Лорингхофену. Это он мне сегодня утром вскоре после сигнала подъема сообщил, что ураганный огонь русских под городом Кюстрин начался в 2 ч. 50 м. и через 3 часа русские пошли в атаку. Сейчас около 10 часов. Донесения с фронта в продолжение часа стали более скудными. Провода, возможно, от этого ураганного огня совершенно изорваны.
Судя по времени, сражение теперь достигло наивысшего напряжения. Невольно думаю о товарищах, которые там воюют. Как часто за эти военные годы я был в самой гуще боев, где-то в пространствах русской земли, лежал вот так, как они, на передовых, как в аду, руками вцепившись в землю"{1452}.
Около полудня генеральный штаб уже гудел как встревоженный улей. Телефонные звонки не прекращались. Все снова и снова те же самые вопросы: "Есть какие-либо новости с фронта?"
К 11 часам приемная Кребса переполнилась генералами и полковниками штаба сухопутных сил. Должно состояться обсуждение обстановки у начальника. Мрачные разговоры полушепотом: "Куда будем эвакуироваться?" "Что надо подготовить?" "Еще можно выехать через Богемию в Берхтесгаден. Но как долго будет еще существовать такая возможность?" Телефонный разговор Кребса с Бургдорфом ясности не внес. Гитлер все еще не мог решиться, куда перенести свою штаб-квартиру.
Длительное "обсуждение обстановки" у начальника генерального штаба оказалось бесплодным, потому что никто не знал толком, что происходит на фронте. Лишь после обеда появилось первое подробное донесение: "Атака отбита, борьба идет за небольшие участки прорыва. Потери очень велики". Вечернее донесение из войск гласило: "Устойчивость фронта еще сохраняется. Более глубокие прорывы сумели приостановить. Пришлите нам солдат, пришлите боеприпасы!" Легко сказать. А откуда?
Тем временем Кребс вызван в Берлин на совещание к Гитлеру. Он возвращается поздно вечером подавленный и мрачный. Сведения плохие: с плацдарма западнее Кюстрина русским удалось совершить глубокий прорыв по обе стороны шоссе Кюстрин - Берлин и продвинуться до высот за Одером. Дальше к северу также намечается глубокое вклинение. В рейхсканцелярии все пришли к выводу, что сегодня ночью войскам придется оставить позиции западнее Кюстрина. Передний край оборонительной полосы будет перенесен назад, на так называемую позицию Гарденберга. Здесь войска, вероятно, смогут держаться еще 24 часа. На Западе, где фронт практически не удерживается, англичане продвигаются на Люнебург. Американцы вышли к Эльбе между Магдебургом и Дессау. На юге они уже в Баварии, Красная Армия - под Брюном и западнее Вены. Ее атака под Лечином против 4-й танковой армии сегодня привела к прорывам, которые, правда, были приостановлены огнем, но здесь нет почти никаких надежд на сохранение целостности фронта. Наконец, Кребс не мог не вспомнить: когда сегодня вечером он проезжал через Темпельгоф, группа людей кричала ему вслед ругательства. Что будет дальше?
Еще не занялся рассвет 17 апреля, как с фронта поступили еще более тревожные доклады. Бои под Дольгелином и в Зеелове продолжаются с неослабевающей силой. Шаг за шагом немецкие дивизии отступают под натиском русских. Из 4-й танковой армии сообщали: "Наши позиции в значительной мере еще можно удерживать. 9-я армия сумела своей дивизией "Курмарк" приостановить контратакой наступление советских войск на шоссе Кюстрин - Берлин. В других районах борьба продолжается". Прошло еще двое суток, и войска маршалов Рокоссовского, Жукова и Конева прорвали одерский и нейсенский рубежи. 9-я немецкая армия оказалась расчлененной 1-м Белорусским фронтом на три части. Соединения 1-го Украинского фронта форсировали Шпрее. В прорыв двинулись 3-я и 4-я гвардейские танковые армии генералов Рыбалко и Лелюшенко. К вечеру 19 апреля, оставив позади почти 50 км, они выходили на тылы 9-й немецкой армии.
Только теперь в генеральном штабе сухопутных сил прояснились намерения советского командования: окружить Берлин с севера и юга, а не наступать 1-м Украинским фронтом на Прагу, как думали в ОКВ.
Днем 19 апреля, когда по Берлину поползли слухи: русские танки прорвались на Шпрее и двигаются к городу с юга, - Геббельс выступил по радио с "обращением к немецкому народу", которое на следующий день, 20 апреля, в день рождения Гитлера, было напечатано во всех еще выходивших газетах. Еще кое у кого теплилась вера в какое-то тайное оружие, которое будет применено в ближайшие же часы или дни. Кроме того, ведь между русскими и американцами неминуемо произойдет столкновение. Геббельсу удалось достигнуть того, что большая часть немецких солдат под Берлином действительно верила: американцы вскоре придут на помощь против русских. Над Берлином разбрасывались листовки: "Войска и танки прибудут, и это приведет нас к свободе и к победе".
Наступило 20 апреля - день 56-летия Гитлера. Танки генералов Рыбалко и Лелюшенко после стремительного броска вышли на южные подступы Берлина. Они уже находились в Баруте - в двух десятках километров от Цоссена. Столь убедительное "поздравление" фюреру, естественно, не могло не наложить отпечатка на традиционное празднество. После победы над Францией рейхстаг преподнес Гитлеру в день его рождения миллион марок. С тех пор в могилу легли миллионы немцев, а наступающие дивизии той самой Красной Армии, которую Гитлер многократно объявлял уничтоженной, в последний день его рождения стояли у стен Берлина и победоносно завершали войну.
В имперской канцелярии происходил церемониал поздравлений. Прибыли почти все "старые боевые соратники" - вся банда, дни которой подходили к концу: Геринг, Геббельс, Гиммлер, Борман и другие, а также верхушка трех видов вооруженных сил вермахта. "Соратники" стали требовать от фюрера, чтобы он покинул Берлин и со своим штабом и главной квартирой переехал в Верхнюю Баварию. Но Гитлер был нерешителен. Единственное, с чем он согласился на случай, если Германия после встречи американцев и русских окажется разделенной на две части, чтобы гросс-адмирал Дениц в северной части рейха, которая тогда станет самостоятельной, взял на себя правление государственными делами. Гиммлер со своим штабом и министерство иностранных дел должны направиться к Деницу на север, Геринг - в южную часть страны. Одновременно разбивался на две части штаб верховного командования. Одна должна была остаться на севере у Деница, другая - двинуться на юг, чтобы поступить в распоряжение, вероятно, Кессельринга.