Наступала развязка. Однако после Бзуры, Варшавы, тяжелых боев под Вестерплатте, Млавой и в других местах раздумья военных руководителей рейха не отличались чрезмерным оптимизмом.
Оказалось, что "той пехоты, которая была в 1914 г., мы даже приблизительно не имеем. У солдат нет наступательного порыва и не хватает инициативы", - так заключил Гальдер. По общему мнению, если у поляков оказалась бы хорошая противотанковая оборона, успех в Польше стал бы невозможным. Потери танковых войск группы генерала Гудериана составили 15 - 20%. В военном производство, по словам Иодля, "надвигался кризис самого худшего рода". В Германии ежемесячно не хватало 600 тыс. тонн стали. Авиация потеряла половину месячного производства самолетов и т. д. Словом, в конце "польского похода" обнаруживалось, что все далеко не так благополучно, как могло бы показаться на первый взгляд и как хотелось бы.
Кроме того, вплоть до 6 октября разрозненные польские пехотные и кавалерийские отряды упрямо атаковали немецкие войска, где никто не ждал и вообще не предполагал, что так воевать еще возможно в подобной обстановке.
Тем не менее германский генеральный штаб имел основания быть довольным результатами "польского похода". Доктрина "молниеносной войны", казалось, торжествовала. Новые принципы развертывания армии, перехода в наступление и стремительного прорыва моторизованными корпусами целиком себя оправдали. Выучка солдат и командиров, за малым исключением, удовлетворяла. Но все это были привычные категории чисто военного мышления. Хуже обстояло с пониманием явлений общественно-социального порядка.
У германского военного руководства отсутствовало представление о национально-освободительной борьбе народов как о факторе, способном оказать влияние на ход вооруженной борьбы, на войну в целом. В Польше гитлеровское военное руководство впервые встретилось не только с регулярной армией, но и с народным сопротивлением, не учтенным и не предусмотренным германским верховным командованием ни в теории, ни в практике, ни в уставах, ни в приказах.
Появилось первое свидетельство того необычайно важного обстоятельства - и его тогда не распознал германский генеральный штаб, - что успехи вермахта кончаются там, где на его пути поднимается народная борьба.
Историческая заслуга польского сентябрьского сопротивления, которое стоило гитлеровской армии значительных потерь и продолжилось более месяца, в том и состоит, что оно предопределяло главную линию борьбы против гитлеровской агрессии.
Уникальное в обстановке "польского похода" сопротивление Варшавы, основой которого стал патриотический подъем народа, рассматривалось немецким командованием как незаконная "война франтиреров" и даже как "нарушение международного права"{149}. Впервые в обиходе генерального штаба появилось слово "партизаны", и Браухич отдал приказ: каждый немецкий командир, начиная с ротного, имеет право выносить смертный приговор "подозреваемым в партизанской деятельности" полякам.
Но успех был успехом, и нацисты, конечно, не упустили возможности поднять шумиху насчет "непобедимости германского оружия", "превосходства военного мастерства" вермахта над кем угодно, когда угодно и т. п. А военная верхушка, расположившаяся в полном составе в роскошном отеле города Цоппот, отмечала двойное торжество: победу и день рождения Кейтеля. И все собравшиеся на торжество имели прекрасную возможность любоваться из окон видом на Вестерплатте, где только что убрали сотни мертвых солдат, погибших в длительных бесплодных попытках взять штурмом укрепления, героически обороняемые польским гарнизоном.
Глава вторая. На вершине успеха
Перед новым походом
I
Победа над Польшей вселила в нацистских лидеров дух наглой самоуверенности. Действительно, вермахт провел "блицкриг", западные державы хотя и объявили войну, но не пошевелили и пальцем для помощи польскому союзнику. Фюрер, как всегда, оказался прав, а генералы - об этом теперь можно было прочитать в любой нацистской газете и услышать по радио в любом из многочисленных выступлений гитлеровских заправил - показали себя самыми лучшими, самыми безупречными военачальниками. Так, по крайней мере, стало многим казаться в третьем рейхе при поверхностном взгляде на ход событий. Могли ли фашисты упустить случай и не поднять шумиху вокруг своего успеха? Безусловно, скромность не входила в традиции владык третьего рейха.
Механизм военной пропаганды закрутился с бешеной скоростью. Газеты, захлебываясь от восторга, расписывали военный парад 5 октября в Варшаве. Бесконечные фотографии марширующих батальонов, трофейного вооружения, захваченных знамен, бравурные отчеты о ходе операций - все это перемешивалось в сознании рядовых немцев, офицеров и солдат вермахта в некий сверкающий победный поток.
30 сентября Гитлер торжественно принял в рейхсканцелярии "ответственных главнокомандующих польского похода". Когда они выстроились идеальной шеренгой в "рабочей комнате фюрера", Гитлер поблагодарил их за "выдающиеся достижения в руководстве войсками". Затем последовало награждение "героев похода" только что введенными орденами Большого железного креста{150}.
Всевозможные восторги различных писак, в тоне грубого хвастовства прославлявших победу, не сходили с первых страниц газет. Военная пропаганда захлестывала страну. Она все больше убеждала вермахт и народ в "непобедимости германского оружия". А тем временем публикуемые на последних страницах бесконечные списки погибших красноречиво свидетельствовали: "польский поход" отнюдь не был легкой прогулкой. Здесь же объявлялись нормы введенного в сентябре рациона: в месяц 2 кг мяса, 9,6 кг хлеба, 1 кг сахара на человека.
О своей дальнейшей политической стратегии Гитлер сообщил с трибуны рейхстага 6 октября. Вновь собрались "депутаты". Фюрер начал "речь мира", как немедленно окрестили ее в рейхе. "Проведенная мной ревизия Версальского договора в Европе, - разглагольствовал он, - не создала никакого хаоса, но, наоборот, дала предпосылки для ясных, стабильных и прежде всего приемлемых взаимоотношений. Только те, кому ненавистен этот порядок в Европе и кто надеется на беспорядок, могут стать врагами подобных действий". Бахвальство, крикливые похвалы в адрес генералов и солдат перемежались "мирными призывами" к Франции и Англии. "Почему на Западе должна вестись война? - восклицал Гитлер. - Для восстановления Польши? Польша Версальского договора больше никогда не воскреснет... Разве Германия поставила Англии какие-нибудь требования, которые угрожали бы Британской мировой империи, ее существованию? Ни Франции, ни Англии Германия не ставила таких требований". И поэтому он провозглашал своей главной задачей... "европейскую безопасность"!{151} Он бесстыдно "призывал" к миру в Европе. Лживая демагогическая речь, нацеленная в лагерь западных мюнхенцев, рассчитывалась на дезориентацию Англии и Франции.
10 октября, выступая в берлинском Спортпаласе по поводу "кампании зимней помощи для войны", нацистский главарь вновь повторил: Германия "не имеет никаких оснований для войны с западными противниками". В оккупированной Польше нацисты распространяли листовку "Мир на земле".
Чтобы правильно оценить "мирное наступление на Запад", начатое Гитлером после захвата Польши, понять его "речь мира", произнесенную 6 октября, и всевозможные жесты в сторону западных держав в последующие дни и недели, необходимо рассматривать все эти политические маневры в общем контексте той политики, главный смысл которой формулировался накануне войны словами: "Все, что я делаю, направлено против России" (см. главу I). Политическая программа, созданная еще в 20-е годы, - решить проблему "жизненного пространства" путем завоевания Советского Союза при поддержке или благожелательном нейтралитете Англии - сейчас оказывала все возрастающее влияние на военно-политическую стратегию Гитлера. Он не стремился в данный момент приступить к заморским колониальным захватам, отобрать у Англии колонии, переделить Британскую империю, Да и флот для этого был слишком слаб. Гитлер был бы не прочь договориться с Лондоном о возвращении Германии некоторых колоний, а затем, обеспечив западный тыл, подготовиться к дальнейшему броску на Восток, в полном соответствии с "континентальной концепцией" своей программы.