Они думали при союзе с гитлеровцами все же сохранить видимость политической самостоятельности рейхсвера. Делалось это с единственной целью удержать свою авторитарную власть в армии, попытаться сохранить независимое влияние рейхсвера на политическую жизнь государства, не подчиняясь целиком новой политической силе. Но их "старомодные" высказывания были всего лишь игрой в самостоятельность, в то время как внутренне они тяготели к нацизму, который бурно проникал в армию. Его успехи в период кризиса гипнотизировали генералов, в том числе и "колеблющихся". Генералы пришли к выводу, что они могут вести свою игру только против социал-демократии. Исследователь истории рейхсвера Шюддекопф пишет: "Как сейсмограф слушало руководство рейхсвера настроения справа... Стремления левых партий он (рейхсвер. - Д. П.) категорически отклонял, устремления правых он одобрял... Он был единодушен с правыми в том, чтобы отвергнуть республику, парламентскую демократию, международную готовность к взаимопониманию, отклонить стремление к разоружению. Даже при поверхностном соприкосновении с НСДАП (сокращенное название нацистской партии. - Д. П.) она должна была казаться рейхсверу привлекательной, так как обнаруживала прямо-таки убедительнейшее понимание "национальных нужд" армии и столь же решительный отказ от "государства ноябрьских дней", как это чувствовало большинство офицеров"{22}.
Не существовало ни одной реакционной политической концепции, будь то ненависть к социализму и марксизму, шовинизм и тяготение к авторитарной власти, в которой не совпадали бы взгляды большинства военных и фашистских политиканов. Ведь не случайно Адольф Гитлер адресовал в 1932 г. свое одно из очень немногих столь пространных личных писем не кому-нибудь, а именно Рейхенау, тогда полковнику, начальнику штаба 1-го дивизионного округа в Кенигсберге. Будущий фюрер писал будущему фельдмаршалу об угрозе распространения в Германии идеологии марксизма: "Победа этого мировоззрения в Германии приведет к последствиям, которые трудно предвидеть... Немецкий народ сейчас имеет так же мало иммунитета против коммунизма, как в 1917 г. или в 1918 г. он не имел иммунитета против революции". Каким должно быть в таком случае отношение Германии к Советскому Союзу? Никаких переговоров и соглашений, никакого сотрудничества!! "Если же мы когда-нибудь, сохрани бог, должны будем спасаться при помощи Советского Союза, тогда это тем более будет означать установление красного флага в Германии". Беда германского народа в том, что он сейчас более чем наполовину пацифичен, значительная его часть "враждебно настроена к вооружениям и обороне". Виной этому - коммунисты, ибо "марксизм, который был в 1914 г. теоретической идеей, сегодня практически завоевал гигантскую часть мира". Будущий фюрер запугивал рейхсвер тем, чего он сам больше всего боялся и что ненавидел, - пролетарской революцией, марксизмом, стараясь привлечь к себе армию общностью мировоззрения, единством оценок в определении "главного врага".
В заключение письма Гитлер следующим образом формулировал "немецкие задачи на будущее": "1. Преодоление марксизма и его последствий до их полного искоренения. Установление нового добровольного духовного единства народа. 2. Общее психологическое, нравственное и моральное вооружение нации на основе этого нового единства мировоззрения. 3. Техническое вооружение. 4. Организационное объединение народной силы для обороны государства. 5. Достижение честного признания введенного нового положения всем остальным миром"{23}. Такова была программа Гитлера для армии, которой реакционные круги рейхсвера сочувствовали. За туманом нацистской фразеологии явно определялись ведущие замыслы: сделать Германию фашистской, уничтожить коммунистическое и рабочее движение, начать политику неограниченных вооружений, развязать войну за гегемонию германского империализма.
С помощью нацистов реакционная военщина надеялась свергнуть Веймарскую республику, к которой относилась, по словам генерала Секта, "с ненавистью в сердце и с проклятием на языке". Ведь генералы так любили повторять слова своего ушедшего кайзера: "Там, где марширует гвардия, не может быть демократии"{24}.
Контрреволюционные силы, во главе которых стояли милитаристы, промышленники и воротилы крупного капитала, увидели в Гитлере "сильную личность" и нужные качества: яростную, фанатичную целеустремленность, направленную на одну цель - установление контрреволюционной диктатуры, образ мышления террориста и вместе с тем демагога, способного увлечь за собой толпы недовольных мещан.
В исследовании В. Т. Фомина об агрессии Германии в Европе до 1939 г. приводятся многие факты активного участия ряда военных в подготовке нацистской диктатуры. Автор приходит к выводу: офицеры и генералы вермахта "рассматривали фашистскую идеологию как составную часть агрессивных планов германского империализма и приняли активное участие в фашизации рейхсвера и психологической подготовке войны"{25}.
Фриц Видеман - бывший начальник ефрейтора Гитлера в первую мировую войну (он был адъютант полка, где служил будущий фюрер), а в 1934 г. личный адъютант Гитлера - пишет: "Партия была организована на военных основах. СА и СС также получили военную структуру. Гитлер был типом немца-военного. Его высшая цель как рейхсканцлера, говорил он мне в рождество 1933 г., - увеличение германских вооруженных сил"{26}.
Вермахт не был простым слугой фашистского режима, исполнителем присяги, данной Гитлеру. Связь между германским милитаризмом, генеральным штабом, с одной стороны, и германским фашизмом - с другой, значительно сложнее. Идеи, организация, методы и планы германской военной касты сродни и старше нацистской партии, которая в 20-е годы и в начале 30-х годов восприняла милитаристскую идеологию, прямо копировала организационную структуру армии и многие ее традиции. В духовной сфере германский милитаризм переплетался с фашизмом. Когда германский генеральный штаб пришел к Гитлеру, то уже обладал качествами, необходимыми фашизму для новой попытки установления мирового господства. Гитлеровский режим и милитаризм все крепче связывались друг с другом.
Гитлер прекрасно знал: все, за малым исключением, генералы пойдут за ним, если поверят, что он сможет привести их к победе в будущей войне. Еще в годы Веймарской республики военные мечтали о временах, когда снова появится "прекрасная, блестящая армия" и они поведут ее в бой. Гитлер говорил военным: "Когда мы станем у руля, тогда рейхсвер снова превратится в большую, старую, великолепную армию"{27}. Наступал их час.
III
"Все, что я делаю, направлено против России". Эти слова, сказанные Гитлером незадолго перед началом второй мировой войны комиссару Лиги наций Буркхардту, вполне могут служить эпиграфом к характеристике всей внешнеполитической агрессивной программы германского фашизма.
Если заняться изучением хотя бы основных материалов, где нацисты излагали концепции своей внешней политики, от "Майн кампф" и выступлений гитлеровских главарей до секретных докладов, записок, стенограмм совещаний, переписки дипломатов, промышленников, военных, то обнаружится такая мозаика агрессивных расчетов, что в общем-то нелегко составить представление, что же и когда они считали главным и что второстепенным, где блефовали и занимались пропагандой и где выдвигали свои фундаментальные требования. Фашистские заправилы, в зависимости от конъюнктуры, говорили и писали сегодня об одном, завтра о другом, а послезавтра противоречили сказанному вчера и позавчера.
Однако если попытаться классифицировать эту программу по ее внутренней "иерархии целей", то станет совершенно ясным, что в центре всей нацистской внешнеполитической концепции и военной стратегии от начала и до конца существования германского фашизма находились планы завоевания Советского Союза. Они имели две связанные друг с другом стороны: политико-идеологическую и экономическую.