Главной причиной того, что им не удалось дойти ни до Най Най, ни тем более до Оматако, являлось отсутствие позитивного контакта с местными бушменами. Слуги европейцев (орламы и гереро), выполнявшие роль переводчиков, не понимали язык !кунг, на котором говорили все встреченные к северо-западу от Кобе бушмены. Кроме того, 27 января 1862 г. эти слуги случайно наткнулись на лагерь местных бушменов и начали грабить ближайшие шалаши, забирая нехитрый бушменский скарб: луки со стрелами, плащи из шкур, сандалии и т.п. Бушмены уже натягивали тетивы своих луков, а один охотник готовился пронзить ближайшего грабителя ассегаем (короткое копье с широким лезвием), но, к счастью, вовремя подъехавший на лошади Джеймс Чапмен сумел предотвратить кровопролитие. Он пытался жестами успокоить бушменов, но те, поколебавшись пару минут, все же бросились врассыпную. Вероятно, они видели белого человека впервые в жизни[136] (Baines, 1864: 334–335). Вообще говоря, это была типичная реакция бушменов этой части Калахари при неожиданной встрече с незнакомцами: они либо хватали луки и готовились стрелять, либо прятались в буше[137].
Другая встреча экспедиции с бушменами !кунг произошла примерно в 30 километрах к юго-востоку от места описанного выше столкновения. 23 января 1862 г., когда путешественники двигались в направлении от Кобе на северо-запад, к ним в лагерь пришли около тридцати бушменов с женщинами и детьми, и мужчины жестами стали просить табак. Эта группа оставалась в лагере еще несколько дней, а затем все они ушли без предупреждения, ночью. Возможно, бушменам не понравилось отношение к ним со стороны все тех же слуг белых. Внятных сведений о водных источниках получить от !кунг не удалось, в основном из-за языкового барьера[138]. Примерные координаты, приведенные в книге Бэйнса (он указал только широту), и орографическое описание местности позволяют предположить, что встреча с "просителями табака" имела место в северном окончании омурамбы Хрут Лаахте (см. карту № 4).
Подведем некоторые итоги. Данные Чапмена и Бэйнса, так же как и данные Андерссона, ни в чем существенном не противоречат обычному образу бушменов Калахари, известному из более поздних этнографических описаний. Вместе с тем, Т. Бэйнс, почти в тех же выражениях, что и Андерссон, отмечал независимую манеру держаться встреченных ими к северо-западу от Ганзи бушменов и полную независимость последних от банту и койкоинов[139].
Впечатления этих путешественников перекликаются с теми, которые производили бушмены южной Калахари на Д. Ливингстона в 40х гг. ХIХ в.: "Несколько бечуанов могут прийти в деревню, где живут бакалахари (одно из бечуанских племен, в отличие от бушменов, действительно загнанное в пустыню А.К.) и безнаказанно распоряжаться всем, но когда эти же авантюристы встречаются с бушменами, они бывают, вынуждены сменить высокопарно–деспотический тон на тон раболепной лести: бечуаны знают, что если они ответят отказом на требование от них табака, то бушмены, вольные дети пустыни, могут решить дело в свою пользу посредством отравленной стрелы"[140]. Примерно то же писал Томас Арбуссе о бушменах Басутоленда[141]; и даже в 60-х гг. ХХ в. один из самых старых информантов Ричарда Ли говорил антропологу: "Я всегда даю табак !кунг. Если не давать – никогда не знаешь, когда в тебя полетит отравленная стрела"[142]. Примечательно, что это говорил старик. В середине ХХ в. даже бушмены намибийской части Най Най уже испытывали комплекс неполноценности, сравнивая себя со скотоводами или проезжими шахтерами-куангари в Самангайгай[143].
Процессы аккультурации, которые привели к развитию этого комплекса, раньше всего начались на торной дороге торговцев слоновой костью в северо-западной Калахари: Нгами – Ганзи – Ритфонтейн. Еще в 1862 г. один из орламских слуг Чапменов (по имени Герт) украл у них несколько лошадей и укрылся у местных бушменов. По слухам, он подговорил их оказать вооруженное сопротивление попыткам вернуть животных, и лошади так и не были возвращены[144].
136
140
141
143