Внимательно смотрел сначала на одного, потом на другого: два сумасшедших – ни больше, ни меньше. Рауль – высокий, худощавый брюнет в бордовой водолазке под строго-клетчатой рубашкой и шерстяных брюках, Жан – маленький, крепенький, с русой бородой на широкоскулом лице. Что еще? Джинсы, плотный свитер. Голубая шерсть и голубые глаза. Твердая ткань и твердый взгляд. Бахрома и голос с хрипотцой. Вполне нормальные ребята. Но мне почему-то стало их жаль.
Влюбиться в образ – этого я никогда не мог понять. Все равно что влюбиться в Джона Леннона или мопед в шестнадцать лет. Я хотя бы пытался жить с нормальной живой женщиной. А эти – не мужики, а трусы. И зачем я их пустил в свою квартиру? Может, они не мужики вовсе?
От таких мыслей у меня на лбу выступила испарина. Пробил жар.
Чем ближе к вечеру, тем становилось хуже. Простуда. Вновь прорвался кашель.
– Пойду лягу, – прохрипел я.
– Хватит хныкать, – посоветовал Жан, – не расслабляй булки. А то могут намазать вареньем и криво насадить.
– А может, тебе малинового варенья? – интересовался сердобольный Рауль. – Или вишневого? В вишне аспирин!
– Мне нужна таблетка. Большая, растворимая. Чтоб шипела, как змея.
– Таблетки вредны. Терпи так.
– Знаю. Но не могу. – Помолчав, я добавил: – Что я, враг самому себе, что ли?
Я лежал. Меня мучили видения. Девочка в белом платье. Сидит на подоконнике. К ней подходит Эрик.
Похороны.
Кто умер?! Кого хоронят?!
Рушится Эйфелева башня.
Кладбище! Кто-то высокий стоит у свежей могилы с цветами. Кажется, Рауль.
Гроб как ванна. Пожилая женщина нагибается и поправляет руки покойной или покойного. Лица не видно.
Школьная перемена. Кто-то подкрался сзади и целует меня в щеку.
Моя благоверная берет в рот у Эрика.
– Не боись, – говорил Жан, – все будет чин-чинарем.
Он жует чипсы.
Рауль купил бумажный пакет апельсинов и целлофановый пакет бананов. Бумажных на вкус бананов.
– Так меня лечила мама, – говорит Рауль. – Стоило мне только заболеть, как мы вылетали в Испанию, на курорт. Она ведь была испанкой.
– Кто? Болезнь?
– Нет, мама!
– Давай, давай, рассказывай, – не сдавался Жан. – У меня папа был австралиец. Абориген.
Хотел скрыться в море подушечных перьев, не получалось. Лопатка обжигалась словно язык, на которую попадала горчица. Держи желтую карточку, – ставил мне на спину горчишник Рауль, когда я, поворачиваясь к нему спиной, прятал лицо в подушке, словно тот австралийский длинноногий провинившийся футболист, – получи и распишись. Все под музыку Штрауса.
Жан, словно факир, подпалил проспиртованную ватку, выжигая напалмом воздух в округе. Заставлял принять проспиртованные мензурки на грудь.
– Французскими духами растирай! – требовал я. У меня тогда было серьезное предубеждение. Мне казалось: банки – с огурцами для закуски. А они, оказывается, еще и для здоровья, и для косметики.
Затем меня накрывали скомканными газетами. Народные методы парижских бомжей. В хорошо пахнущей свежей типографской краской, выстиранной и поглаженной газете я вычитал, что основными ингредиентами домашнего запаха являются ароматы стирального порошка, поджаренного хлеба, духов или освежителя воздуха.
Двенадцать процентов определяют запах цветов. Десять – запах вчерашнего ужина. И совсем чуть-чуть – остывший кофе.
Я посмотрел на свой остывший кофе и снова скомкал газету. Если от тебя ушла жена, в твоей квартире пахнет только дерьмом. Дерьмом и лекарствами.
– Коляда де вита, – меланхолично повторяет Рауль, нюхая букет сирени. Он рвал его в палисаднике под соседними окнами.
Жан принес огромный арбуз.
– Как ты его дотащил? – спросил Рауль.
– Очень просто, одной левой.
Коляда де вита. Жан кладет мне на лоб смоченный платок. Фрукты абсолютно безвкусны. Я пытаюсь пить воду, но меня трясет словно при качке. Фруктовый сок вяжет язык, как выжатая персиковая тряпка.
– Коляда де вита, – эту фразу Жан подцепил у Рауля.
Сирень не пахнет. Арбуз тоже. Разве только чуть-чуть, как море. Я встаю с кровати, шатаясь, подхожу к столу и залезаю в арбуз сначала носом, а потом всей пятерней чувств и пальцев, выжимаю красную плоть-мякоть в стакан. Делаю арбузный свекольник. Пытаюсь пить. В результате кроваво-сладкие видения.
Я подвожу чужую женщину. Жену друга Эрика. На машине.
А если я произвожу на нее впечатление? Просто подумалось.
А через минуту мы сидим в кафе, и она шепчет мне на ухо, как соскучилась по мужу, и вдруг во всеуслышание заявляет: – Буду пока работать проституткой.