Эльвира рассказывала мне всякую ерунду, но я её внимательно слушала. Слишком долгое время я игнорировала семью, чтобы и сейчас пренебрегать ею.
Но, наконец, Эльвира замолчала, и отец, до этого сидящий на стуле рядом с кроватью, спокойно произнес:
— Ты даже не представляешь, как заинтересовал прессу этот неожиданный пожар и смерть Галины. У меня интервью каждый день по три раза. А еще все постоянно спрашивают, каково это — иметь в дочерях агротору Москвы.
Я криво усмехнулась и открыла бутылку с водой. Утолив жажду, повинилась:
— Прости, что принесла столько неудобств.
Папа никак не отреагировал на эту фразу. Пригладив дорогой пиджак черного цвета, он спросил:
— Почему вся семья решила, что ты уехала?
Я рассказала ему то же, что и следователю. И почти заставила себя поверить в этот бред. Папа слушал со всем вниманием, не отрывая взгляда от моего лица. Видимо, решил применить психологический ход. Но я давно не подросток, и лгать научилась искусно. Наконец, папа кивнул, принимая эту историю за правду.
Теперь можно было задать вопрос, который мучил меня давно:
— Пап, а почему ты выбрал частную клинику, да еще самую престижную в Москве? Я бы нормально выздоровела и в обычной больнице.
Папа удивленно приподнял брови:
— Ты не знаешь? Это не я поместил тебя сюда, это Матвей. На палате настоял одноместной и самой лучшей и оплатил все расходы сам.
— Матвей?! — У меня полезли глаза на лоб. — Вишневецкий?!
Естественно, он. Больше знакомых Матвеев у меня не было, но я не могла не спросить. Папа это понимал, поэтому нужным на последний вопрос отвечать не считал.
— Зачем ему это? — удивилась я.
Папа пожал плечами:
— Я не знаю. Когда я спросил у него, Матвей сказал, что есть причины. И все.
— И ты не допытывался? — не поверила я.
Мужчина усмехнулся:
— На это есть ты.
Затем произнес ровным тоном:
— Расскажи мне, Соня, о вашем обмене кровью с Матвеем.
Смутившись, я неохотно сказала полуправду:
— Днем в лесу меня укусила змея, и Матвей… высосал яд. А поздно вечером этого же дня я сглупила и поддалась на провокацию русалки. Она меня серьезно ранила, и Матвей, учуяв мою кровь, успел вовремя. Пришлось дать мне крови, иначе не обошлось бы без больницы.
Конечно, я бы ни за что не поддалась на провокацию русалки. Папа, очевидно, тоже это понимал, но не стал опровергать мои слова.
— Без неё и так не обошлось, — неодобрительно произнес мужчина.
В ответ я могла лишь передернуть плечами.
— Знаешь, ваша связь была создана вовремя, — вздохнул папа. — Именно Матвей проверил твое присутствие в Москве. Точнее, отсутствие. Он настоял, чтобы мы вернулись в дом. И когда я увидел пепелище и ничего более, я подумал, что тебя нет в живых. Но опять же Матвей настоял, что ты жива. Сначала сказал, что чувствует тебя, а потом услышал слабое сердцебиение под остатками дома.
Я задумалась над этим и решила, что, как только выйду из больницы, поблагодарю Матвея.
Мы еще немного поговорили, и папа ушел, с трудом оттащив от меня Элю. Она упиралась и капризничала, присмирев лишь после того, как я обещала ей сходить с ней в зоопарк.
За полчаса до окончания утреннего приема в мою палату вошла Агния. На первый взгляд выглядела она великолепно: полупрозрачная свободная блузка зеленого цвета оставляла руки открытыми, короткие джинсовые шорты подчеркивали длинные красивые ноги, а на ногах красовались вьетнамки. Свои черные волосы Агния убрала в небрежный пучок на затылке, оставив открытым круглое фарфоровое личико, но несколько прядей все же выбились. Макияж, как всегда, был безупречен.
Но я видела, как нервно Агния прикусывает нижнюю губу, насколько покраснели у неё глаза от недосыпания и, должно быть, от алкоголя. Сдержанностью она не отличалась.
— Привет, — криво улыбнулась она и осторожно села на стул, оставленный папой рядом с кроватью.
— Привет, — медленно ответила я, поджимая под себя ноги.
Агния некоторое время молчала, собираясь с духом, а затем тихо произнесла, рассеянно глядя в пол:
— Ты была права, Соня. Мы сами творим свою судьбу. Ты сумела спасти её. Ты изменила будущее.
Девушка замолчала, молчала и я. Не трудно догадаться, что своей целеустремленностью я изменила мировоззрение Агнии, её жизненные ценности менялись.
— Я… Я чувствую себя предателем.
— Почему? — удивилась я. Агния опустила голову.
— Если бы не ты, Маша погибла бы.
— Она сама выбралась с того света, — возразила я. — Я ничего не делала.
Агния взмахнула рукой:
— Это ты так думаешь, — сделав паузу, колдунья неуверенно спросила: — Может, я тоже смогу спасти кого-то своими рисунками?
— Конечно, сможешь, — горячо ответила я. — Твой дар — не просто безделушка, он дан тебе неспроста.
Агния криво улыбнулась.
До самого её ухода мы молчали, но тишина эта была приятной и успокаивающей. Каждый из нас думал о своем, и никто не хотел делиться своими мыслями.
В конце концов, поднявшись, Агния усмехнулась:
— Даже знать не хочу, что Галина замышляла и хотела от тебя. Если я когда-нибудь спрошу об этом, не отвечай.
— Мудрое решение, — грустно улыбнулась я.
Агния ушла, оставив после себя легкий запах духов. Он не выветривался несколько часов, и мне постоянно казалось, что сестра рядом.
Заходил Петр Юрьевич, взял кровь на анализ и спрашивал, как я себя чувствую. Он почти достал меня своими придирчивыми вопросами, и через некоторое время мне хотелось кинуть в него подушкой или чем-то потяжелее. Но я вытерпела до конца и даже не огрызнулась. Ай да я.
От безделья в голове рождалось много вопросов. Почему Матвей оплатил мое лечение? Удовлетворился ли Антон жаждою мести или пожелает далее досаждать мне? Пришел ли тогда на рассвете тот полудемон за мной или нас спасли раньше? Окончательно ли мертва Галина или благодаря своей новой силе она сможет вернуться? Жив ли Тимофей, или он не смог бросить дом? Поверил ли мне Нахимов? Или у него возникли подозрения? Если он докопается до правды, мне конец. Не думаю, что общество, пусть даже такое универсальное, благосклонно отнесется к моей внедренной сущности.
Эти несколько часов я провела, бесцельно слоняясь по палате и стараясь отвлечься от вопросов, на большинство из которых ответа я не узнаю никогда. Сделала разминку, пересчитала проходящих за окном людей. Особый запрет врача на выход из палаты раздражал, и я уже планировала послать строгое распоряжение доктора куда подальше, но от этой бунтарской идеи меня отвлекли — в пять вечера начался вечерний прием.
Честно говоря, я посчитала, что все, кто мог, навестили меня с утра. К тому же я ведь уже завтра выписываюсь, так что нет смысла навещать меня.
Однако ровно в пять вечера моя дверь осторожно открылась, и показалось улыбающееся личико Лизы. Девушка вошла в палату и кинулась меня обнимать:
— Ох, Сонька! Как я скучала!
— Ага, она без проблем — как без воздуха, — насмешливо заметил Миша, входя следом. Я засмеялась и показала ему язык.
Лиза, поправив короткую джинсовую юбку, плюхнулась на кровать и перекинула ногу на ногу. Миша уселся на подоконник, уступая мне стул.
Девушка поставила черный пакет на тумбочку и произнесла:
— Вот, это тебе.
— Зачем? — удивилась я, косясь на пакет. — Я же завтра выписываюсь.
Лиза закатила глаза и, пригладив идеальные кудри, заявила:
— Хватит капризничать.
— И вообще, ходить в больницу с пустыми руками некрасиво, — более спокойно сказал Миша.
— Вот-вот! — поддакнула Лиза. — Так что пей сок и не булькай.
Я подняла руки в жесте смирения. По отдельности с ними еще можно спорить, а вот когда они вместе, это становится нереальным.