Повернувшись лицом к западу, где заходило уже солнце, они сидели неподвижно и молча. Но когда солнце скользнуло за горизонт, длительный вопль потряс их груди и сорвался с губ. Это был ужасающий концерт рыданий и продолжительных завываний. Этот унылый и яростный вопль, в котором отчаяние смешивалось с гневом, катился по всему ущелью и повторялся бесчисленным эхо; иногда печальный и заглушенный, как отдаленный шум, он внезапно доходил до самых высоких тонов. Никогда ни один другой крик не производил на меня такого сильного впечатления, как эти раздирающие душу вопли, поразившие в первый раз мой слух.
Не я один переживал подобное волнение. Глаза Серура, лежавшего рядом со мной, лихорадочно вздрагивали; Абу-Гурун побелел, как будто вся кровь его, капля по капле, отлила к сердцу. Но едва только солнце скрылось за вершинами, в один миг все смолкло, как в оркестре, мгновенно перестающем играть по властному взмаху дирижерской палочки.
Через расщелины сверкали еще несколько запоздалых солнечных лучей. Стоя на ногах, раскачиваясь всем туловищем и оттопырив руки, Агуглу смотрели, как лучи солнца желтели… бледнели… потухали. И когда погас последний луч, они с беспокойством закачались во все стороны, как бы движимые одной общей пружиной; их было там около тридцати особей, все взрослые с длинными рыжими гривами, обрамлявшими их лица. Они исследовали малейшие складки земли и нюхали воздух по всем направлениям. Но ветер дул на нас и они не могли нас почуять.
Задерживая дыхание, я не терял из виду ни одного их движения. Они бродили вдоль и поперек уступа группами по пяти или шести, согнув немного ноги и опустив длинные, доходившие до колен руки, видимо стеснявшие их: эта неловкая походка придавала им вид изувеченных людей.
Сборище в сумерки начало рассеиваться. Одни спускались по отвесному откосу к нижним площадкам, другие поднимались до края карниза, карабкаясь по скользким склонам. Иногда они останавливались, прислушиваясь; и при виде того, как они цеплялись за камни, невольно рождался вопрос, какое чудо равновесия удерживало их в таком положении? Когда ночь засияла звездами, они исчезли за неровностями скал.
Это была первая из пережитых нами ночей ужаса и уныния.
Полная луна освещала нашу стоянку и мы не зажигали огней. Не было слышно никакого подозрительного шума.
Один из нубийцев, Несиб, встал и отошел в сторону. Мы видели, как он исчез в кустарнике.
Мы не слышали ни шума борьбы, ни тревожного крика, словом, ничего, что могло бы вызвать тревогу, но минуты шли, а Несиб не возвращался.
Я сидел рядом с Абу-Гуруном; его тоскливый взгляд встретился с моим. Под усами, выцветшими от табака, губы его задрожали, как будто он хотел что-то сказать, но ни одного слова не вылетело из его горла и он, согнувшись вдвое, опустился среди носильщиков и уткнул нос в колени.
Луна скользнула по нубийцу, опускаясь за вершины; я велел зажечь факелы, и черные рассыпались по окрестности, чтобы набрать топливо.
Когда они вернулись, нагруженные сучьями, Абу-Гурун поднял бледное лицо и пересчитал их: двоих не хватало.
Острое беспокойство овладело мной.
— Вставайте же, — крикнул я, — надо обыскать окрестности. Несиб и чернокожие, несомненно, заблудились. Мы найдем их в чаще!
Я вскочил на ноги, не зная, что предпринять, проникнутый уже смутным предчувствием, пронизавшим все мое существо.
— Зачем бежать навстречу смерти? — спросил тихо Абу-Гурун; он съежился, опустил бороду на руки и всем своим видом выражал полное убеждение в бесцельности всяких мероприятий.
Как все мусульмане, он быстро склонялся перед судьбой: «Так предопределено!». Тем не менее, он быстро поднялся и последовал за нами, стараясь соразмерить свой неровный шаг с моим. Позади меня под его ногами шуршали сухие листья. Я скоро освоился с этим шумом, сопровождавшим каждый мой шаг.
Судите же о моем ужасе, когда я перестал его слышать!
— Ты здесь? — спросил я, оборачиваясь и упорно вглядываясь в темноту.
Я снова заговорил с возраставшей тревогой:
— Абу-Гурун, отвечай, где ты?
Я возвысил голос; прибежали черные в сопровождении последнего нубийца. Их призывы присоединились к моим; но мы уже знали, что они были напрасны.
Началась паника. Тесной группой, прижавшись локтями друг к другу, вернулись мы на стоянку.
Рассвет застал нас у костров застывшими от лихорадки и бессонницы.
— Я думаю, — сказал мне Серур, — что ты откажешься идти дальше. Что касается нас, то мы все твердо решили бежать от предательской смерти, которая похищает нас здесь без всякого предупреждения.