У негритянских царьков правила этикета всегда очень сложны, и поэтому для того, чтобы быть проведенным к Бангассу, я послал за церемониймейстером.
Явился напыщенный, толстый карлик и низко поклонился мне, скрестив руки на животе. Затем он подал мне правую руку; наши пальцы сцепились и, согласно правилам хорошего тона, мы трижды потрясли ими так, что они захрустели. Затем он провел меня в первый двор, где собрались воины Бангассу. Один из них, с отточенными и заостренными зубами (для более действительного применения их в бою), загородил мне дорогу.
— Король, — сказал он мне, — пляшет перед своими женами. Никто не имеет права входить туда.
Широким жестом я указал на следовавших за мной носильщиков, нагруженных подарками. Воин тотчас же посторонился, давая мне дорогу.
Мы вошли в обширную залу. Свод ее поддерживался тремя рядами столбов, сложенных из древесных стволов. Умятая пластом глина заменяла паркет.
В углу было устроено нечто вроде эстрады, где музыканты играли на необыкновенных инструментах. Маленький толстяк дул в трубу, вырезанную из ствола баобаба; другой, высокий и неуклюжий, извлекал пронзительные звуки из рога антилопы с просверленными дырочками; третий, надув щеки и выпучив глаза, дул в какую-то нелепую кубышкообразную тыкву. Покрывая весь этот шум, длинный сухой негр, по-видимому, дирижер оркестра, неистово бил в барабан, выдолбленный в колоде тамаринда. Тело негра было покрыто выпуклыми шрамами, произведенными раскаленным железом. На корточках в два ряда вдоль всего помещения сидели около сотни женщин, сопровождавших музыку хлопаньем руками.
И перед ними плясал Бангассу. Пучок перьев был укреплен у него на голове; другой пучок торчал ниже пояса на манер петушиного хвоста.
Пляска короля была, в сущности, головокружительным кривляньем вперемежку с прыжками вверх и огромными скачками в сторону. Весь мокрый от пота, размахивая руками, он прыгал, скакал, кружился. Были моменты, когда я ожидал, что вот-вот он упадет с пеной у рта в припадке эпилепсии.
Но как раз тут-то он и набирался новых сил и принимался скакать с еще большим увлечением, чем раньше.
Вдруг он грохнулся в полном изнеможении наземь. Шум мгновенно прекратился и во всем помещении воцарилась мертвая тишина. Объятые ужасом музыканты, согнувшись, поспешно пробирались вдоль стен и исчезали. Женщины же в это время со вздохами и подавленным шепотом метались вокруг безжизненного тела своего короля.
Этот случай помог моим планам. Несколько удачных лечений при помощи домашней аптечки создали мне в стране славу колдуна. Придя в себя, Бангассу велел мне явиться. Он лежал в глубокой испарине, дрожа от лихорадки.
— Белые, — сказал он мне, — великие волшебники. Ты один можешь меня вылечить. Мои же колдуны — ослы.
И с жалобным видом он указал на пять или шесть распростертых пластом у его ног рабов, зеленых от страха и стучащих зубами. Рядом с ними бился с потухшими глазами зарезанный петух, которого они закололи для каких-то заклинаний. Несколько лепешек колы[4], которые нашлись у меня в кармане, быстро подействовали на короля и, когда он стал благодарить меня и изъявлять свою дружбу, я поспешил воспользоваться случаем и изложил ему мою просьбу. Тотчас же он насторожил уши. Маленькие негритянские властители недоверчивы и подозрительны. Король долго раздумывал над ответом, машинально перебирая рукой ножные пальцы и поглаживая голени своих блестящих ног.
— Агуглу? — сказал он наконец. — Что ты хочешь этим сказать? О таком племени в своих владениях я не слышал ничего.
В то же время, я чувствовал на себе его подозрительный взгляд. Мне понадобилось много дипломатической ловкости, чтобы победить его опасение; в конце концов, это мне удалось, и я оставил его, добившись формального обещания.
И действительно, в последний день праздника мой слуга Сироко объявил мне о прибытии гонца от Бангассу. В жизнерадостном, маленьком человечке я узнал королевского церемониймейстера. Он отвесил мне множество поклонов, сопровождая каждое слово цветистыми формулами вежливых приветствий.