София уже просто видела, вглядываясь в дымку Крымских гор, на поворотах крутых тропинок, в зарослях олеандров, на склоне холма, усаженного розами самых разных цветов, она просто видела, как приезжает сюда с ласковой и кроткой Любовью, как позволяет Чоку нарушить данный обет (без ненужных глупостей, разумеется), а Гец и Юцер беседуют себе на лавочке и она, София, управляет всем этим большим семейством. И Адиночка с мужем и ребенком, разумеется, находится рядом. И они едут на пикник в нескольких машинах, и все происходит точно так, как происходило в родном доме Софии, когда еще жива была бабушка, и обе сестры с мужьями и детьми, и брат, и мамочка, и отец… Все, все полетело в тартарары, превратилось в ненужный сон из-за своенравия этой глупой девчонки. Так что из того, что его родители погибли в гестапо! Да и правда ли это? Все равно он немец, немец, немец!
— Юцер, как всегда, сходит с ума, — сказала она ни к кому не обращаясь. — Ребенку пятнадцать лет, а он подсовывает ей взрослого мужчину, да еще и немца!
— Побойся Бога, — поднял глаза от газеты Гец, — целый месяц ты изводила нас своей дурью. Неужели этого не достаточно?
— Ты как будто рад тому, что несовершеннолетняя сирота делает шаг над пропастью! — взвизгнула София.
— Я счастлив, что она не просто прошла над пропастью по проволоке, но еще и снискала бурные овации, — усмехнулся Гец. — А что до возраста, то любви все возрасты покорны. И нашей Любови повезло. Она ведь могла пропасть в этой жалкой провинции, выйти замуж, нарожать детей и стать такой же кикиморой, как большинство местных дам. А ее ждут большие приключения.
— Ах, так! Ах, так! Что еще ты хочешь сказать, как еще ты хочешь меня унизить!
— Возьми себя в руки, — медленно и недобро сказал Гец. — Судя по истерике, у тебя отобрали еще один не принадлежащий тебе бриллиант. Ты не перестаешь меня удивлять. Леди Макбет в подметки тебе не годится. Слава Богу, что тебе не даны ни власть, ни ситуация, пригодная для раскрытия твоего таланта.
— Я живу среди врагов, — прошептала София.
Она села на корточки перед распахнутым чемоданом и погрузила дрожащие руки в чемоданное нутро, пытаясь успокоиться. Продолжение скандала не вело никуда. Страшная мысль, жгучая, как соляная кислота, вертелась в голове и просилась на язык. Люди шептались об Геце и Мали. Высказывали предположение, что Любовь дочь Геца. София много раз вглядывалась в личико Любови и иногда пугалась. Откуда у ребенка эти пепельные волосы, эти зеленовато-серые глаза? Такой цвет глаз и волос был у матери Геца, да и у самого Геца глаза серые, тогда как у Мали они были просто зеленые, а у Юцера темно-карие. А что, если крикнуть: «Признайся, что она твоя дочь!» Но этого не могло быть, не могло! То, что происходило в мазанке, София знала лучше, чем кто бы то ни было. А если оно происходило не в мазанке? Мали была большим мастером секретов и уверток. Нет, нет и нет. Как-нибудь оно бы вырвалось наружу, в чем-нибудь обязательно бы проявилось. И даже если это правда, надо молчать об этом, молчать, стиснув зубы, молчать до последнего вздоха.
— Пусти, — грубо отодвинул ее от чемодана Чок.
София и не заметила, что это его чемодан. Чок сбросил крышку, щелкнул замками и потащил чемодан к выходу.
— Куда ты? — крикнула София.
— Больше вы не увидите меня в этом доме, — мрачно ответил Чок и скрылся за дверью в переднюю.
София побежала за ним, но Гец схватил ее за руку.
— Пусти! — стала она высвобождать руку.
— Доигралась, — спокойно сказал Гец. — Дай ему уйти и остыть. А если он решит не возвращаться, я его пойму.
— Но он может сделать себе что-нибудь!
— Если ты имеешь в виду самоубийство, я не вижу никаких признаков. На его месте я бы давно ушел к чертовой матери от твоей нелепой опеки. Успокойся, не то и мне расхочется тебя видеть сроком на всю оставшуюся жизнь. Лучше пойду прогуляюсь.
— Ты идешь к Юцеру! — снова побагровела София.
— Разумеется, — спокойно ответил Гец и, отвесив насмешливый поклон, вышел на улицу.
Он пошел к Юцеру, а Юцер шел к нему. У Юцера не получилось пойти на вокзал встречать Гойцманов, да он и не старался особо, очень уж не хотелось видеть Софию. Друзья встретились на полпути и стали фланировать по проспекту. Напрасно думает читатель (как и София, впрочем), что двухчасовая эта прогулка сопровождалась разговором о Любови, Гансе Нетке, Софии или об уходе Чока из дома. Единственное, что сообщил Гецу Юцер по поводу столь взволновавшего Софию события, было сомнение относительно положительного результата хлопот Ганса Нетке.