Положительно, если бы мать Юцера не вздумала умереть от тифа, ее сыну предстояла бы скучная никчемная жизнь. Но она умерла. Юцеру ничего не оставалось, как похоронить ее и заняться собой.
Поссорившись со Всевышним, он оставил хедер, записался в школу и ходил в нее за семь верст. Выходить из дому приходилось с первыми петухами. Самой большой проблемой Юцера были ботинки. Он нес их, перекинутыми через плечо, и надевал в ложбине перед входом в город. Одной пары ботинок должно было хватить на год. На Песах приходил пакет с деньгами от тети Сони. Юцер вскрывал его, отсчитывал столько, сколько нужно было, чтобы заплатить за обучение, купить новые штаны, школьный мундир и ботинки. То, что оставалось, он отдавал отцу.
Оставалось мало. Хорошо еще, что для тети Сони дети ее покойной сестры так и остались на всю жизнь бедными сиротами мал мала меньше. Если бы так и было, денег тети Сони не хватило бы на ботинки для каждого. Но Моник давно вырос, бросил бомбу в урядника, попал в козу и скрылся. Это случилось еще до смерти мамы. Через несколько лет Моник обнаружился в Америке. Юцер писал ему длинные письма, но жалел деньги на марки. Дважды он послал пачки старых писем через знакомых. В третий раз письма ушли дипломатической почтой. К тому времени Юцер стал Юцером, жил в большом городе, менял рубашки три раза на дню и дружил с послами. Дипломатическая почта принесла ответ. Моник прислал письмо и рассказ, напечатанный в еврейской газете Чикаго.
Моник стал писателем.
Ничто не предвещало такой поворот. Моник был обыкновенным местечковым дурачком. Щекотал девушек и дрался с их кавалерами. Но все-таки не каждый местечковый дурак решает бросать бомбы в урядника. И не у каждого достанет ума попасть при этом не в урядника, а в козу.
И все-таки местечковый дурачок остается собой, даже если он бросает бомбу в урядника и пишет рассказ. Длинный рассказ о бедном еврейском мальчике в Америке, который несет чахоточному дяде селедку.
Раз в месяц, а то и в два отец берет мальчика за руку, и они идут по огромному городу пешком, потому что денег на кэб у них нету. На другом конце города их не ждет бедный еврейский шапочник. Не ждет и удивляется тому, что они пришли, что кто-то еще помнит о его существовании. Когда они приходят в последний раз, дяди уже нет в живых. Некому отдать селедку Они плетутся назад и съедают селедку в парке на лавочке. Теперь они совершенно одиноки. Им не к кому идти и не о ком больше заботиться.
Бедный Моник! Если бы он родился не в Вилкавишках, а, скажем, в Вене, то в детстве он читал бы греков, в отрочестве римлян, а в юности знаменитых европейцев. Тогда его селедка могла бы стать парадигмой мироздания. Но Моник читал в детстве Пятикнижие, в отрочестве «Шульхан арух», а в юности революционные брошюры. Поэтому селедка для него — мицвэ пролетарской солидарности.
Второй брат, Беня, добрался до Италии и стал живописцем. Он написал Юцеру, что вернется, когда станет знаменитым. Юцер на это не слишком надеялся. Бенчик воровал всегда. Он воровал сахар, удочки и калоши. Теперь он наверняка ворует стили, формы и идеи. Тот, кто находит выход в воровстве, продолжает воровать даже когда у него есть сколько угодно сахара, удочек и калош.
Гитл и Сорл поймали женихов. Женихи оказались бестолковыми мужьями, но Юцера это никак не касалось.
Вдруг он вспомнил, что в Европе идет война. Что отец, Гитл и Сорл остались там, где убивают. Бенчик, скорее всего, не пострадал, решил Юцер. Тому, кто умеет воровать, легче пережить войну.
Когда тетя Соня вспомнила про племянников, дома остался только Юцер, а ему нужны были деньги на гимназию, ботинки, штаны и мундир. Он их имел. И писал тете Соне благодарственные письма от имени всех своих братьев и сестер.
В соседнем городке была еврейская школа, но Юцер записался в немецкую. Имя Юдл он сменил на Юлий. Часто писал на промокашке Юлий Цезарь Рекс. Однажды соединил первые буквы слов и услышал: «Юцер». Это имя за ним и осталось.
Трудно сказать, когда именно он привык к белоснежным рубашкам, которые менял три раза на дню. Зато Юцер мог объяснить, почему рубашек должно быть три. Утром потому, что начало каждого дня следовало превратить в праздник. После рабочего дня — дабы отметить наступление времени отдыха и размышлений. Полуденная рубашка не должна была быть накрахмаленной. К ней Юцер не носил галстук. К вечеру он переодевался в рубашку особой белизны. Вечер был для Юцера торжественным событием, даже если он не отправлялся в гости или в театр и не собирался принимать гостей у себя. За вечерним столом — обеденным или письменным — Юцер бывал величав, глубокомыслен и благодушен. То было время, когда он обдумывал свою жизнь или обсуждал с собой или с друзьями свои и чужие великие и невеликие мысли.