Чок сказал это и зажал себе рот, но слово уже вылетело.
— Вот как! — поразилась Любовь. — Ну, если это про него и Наташу, ему дорого обойдется. Как интересно!
— Ты говоришь так, словно речь идет о ненавистном тебе человеке, — удивился Чок.
— А ты думаешь, что я влюблена в своего папулю? Кроме того, ему полагается. Чего он крутится вокруг этой Натали? У него есть жена и дочь!
— Ревнуешь, что ли?
— Не-е. Развлекаюсь. Надо же понять, что это такое: любовь втроем. А это пустое. Игры. Но моей мамуле так и надо!
— Это еще почему?
— Потому что она сумасшедшая. Колдует над своими картами, и в голове чепуха какая-то. Она отца заморочила. И все время ему на меня жалуется. Иногда мне хочется, чтобы она исчезла. Пропала, как сон.
— Дура ты, — жестко выговорил Любови Чок. — Таких, как твоя мать, поискать надо. Вырастешь — поймешь.
— А я уже выросла. Метр семьдесят два. Не намного ниже тебя.
— Роста в тебе больше, чем нужно, а мозгов мало. И вертятся они вхолостую.
— Ты лучше скажи, целоваться будем или как? — перебила его Любовь.
Деловитость ее тона царапнула слух юноши. Однако когда они погрузились в тихое и теплое колыхание, в мир переворачивающихся плоскостей, в короткое сладкое забвение, похожее на сон, с тем отличием от сна, что, запертые в тесном пространстве, они вовсе не искали из него выхода, это царапанье казалось даже приятным. Оно тикало в мозгу, как часы, не имеющие стрелок и тикающие без причины и следствия.
Потом Чок жалел о том, что не поговорил с Любовью обо всем до конца.
19. Времена Ведьмы
Когда Натали сообщила Мали, что собирается уезжать в Юрмалу, к своим ландышам, и оставляет ее на попечение Ведьмы, она как бы определила судьбу старухи. Одно только сообщение о том, что Эмилия не едет с Натали, а остается, сделало Мали счастливой в тот момент. И пускай себе Натали едет, и чем дальше уедет, тем лучше, лишь бы Ведьму за собой не сманила. И ходила Мали на кухню, и сидела там без дела или за придуманным делом, и хотела задать вопрос, и не решалась.
— Почто маешься? — спросила ее наконец Эмилия. — Чем душу себе тревожишь?
Никакая хитрость не пришла Мали на ум, и она спросила просто:
— Ты осталась по Наташиному поручению?
— Чего? — удивилась Ведьма.
— Ты ведь с ней собиралась уехать, нет разве?
Ведьма присела на краешек стула и стала обтирать фартуком безупречно чистый стол. На лице ее проступила обида, и Мали испугалась. Никогда она не видела, чтобы губы у Эмилии дрожали, чтобы так напряженно из носа вылуплялся клюв, чтобы так зло катались по щекам желваки.
— Что ты, что ты, — заторопилась Мали, — я не хотела тебя обидеть, я так рада, что ты с нами.
— А я на тебя и не в обиде, — напряженным голосом ответила Ведьма. — Никуда бы я не поехала от Любы да от тебя. И Юцера мне бросать бы жалко. Только Наташа меня и не звала.
— А ты хотела, чтоб позвала?
Ведьма молча кивнула.
— Ну, может, она хотела позвать и боялась, что согласишься. Она мне велела тебя слушаться. Вроде как, ты теперь моя спасительница.
— От чего спасать-то? — спросила Ведьма глухо.
— Не знаю. Наташа мне разного наговорила.
— А ты не слушай, — с необъяснимой злостью велела Ведьма. — Ты не слушай. Нехороший она человек.
— Это ты из-за камушков?
— А что камушки? Мне-то без дела, настоящие они или какие. Недобрая она оказалась. Злая. И хитрая.
— А ты подумай, сколько она пережила. Оттуда люди добрыми не возвращаются. Вспомни Леню Каца.
— А тот Кац завсегда был поганый. Старое время таких людей не любило и клеймило. Вот он и притворялся. Я про его и тогда все понимала. И что невинного человека в тюрьму послал вместо себя, знала.
— Ты мне это и рассказала, — пробормотала Мали.
— Ну да. А насчет Наташи я инако думала. Обманула она меня. Горько мне. Чужое зло, оно легко отлипает. А если кому в душу въелось, та душа до зла способная была. Ошибалась я в Наташе. Дурой она меня выставила, вот что!
— А я о Любови беспокоюсь, — тихонько, почти шепотом, пожаловалась Мали. — В ней зла не меньше, чем в Наташе.
— Это может быть, — согласилась Ведьма. — Только в ней добра много больше, чем в Наташе. Любушку зло не победит. Она его в ладони держит, она им командовает.
Мали вздрогнула и затихла. Долго они так сидели. Мали хотела было пойти за картами, но Ведьма остановила ее.
— Себя послушай, — велела сурово. — А картинки эти я бы сожгла. Ты за них, как за мамкину титьку держишься. И чтобы я больше тебя за ними не видела!