Любовь шлепнулась на кровать, широко раскинув руки. Ее рот был раскрыт, как у погибающей птицы.
— Что же делать?! — прошептала Любовь в отчаянии.
— Давай посоветуемся с пани Ангелиной, — предложил Юцер. — Насколько я знаю, она считается портнихой.
Пани Ангелина была дородна, добра, весела и любопытна. Она долго разбирала ворох шелка-штапеля-ситца-крепдешина и постановила: пани Мали не жалела денег на материю. Из каждого ее платья можно сделать два и еще на шарфик останется.
— Фасоны! — волновался Юцер. — Где мы возьмем модные фасоны?
— Я два месяца хожу на мол, — невозмутимо ответила пани Ангелина, — и не видела там ничего, кроме голых плеч и коленок, прикрытых наполовину, а показать плечи и прикрыть коленки — это, пане, еще моя бабушка умела. Зато такой талии, как у нас, нет ни у кого, и таких глазок тоже. А вы, пан Юцер, отправляйтесь в Клайпеду за туфлями. Старые сандалии могут испортить любой фасон. При такой талии пусть лучше ходит босиком.
За три дня швейная машинка пани Ангелины успела настрочить полный гардероб, но Любовь хотела еще, и машинка продолжала строчить. Правда, из-за этого пани Ангелина не готовила ни завтраков, ни обедов, ни ужинов, но с этим Юцер и Любовь научились справляться. А к концу недели Любовь потеряла интерес к нарядам. Она носилась по городу в стае юных и не совсем юных сатиров и менад, царила и правила, дарила и лишала наград. Как-то Юцер бродил по парку, а за его спиной вился шепоток: «Отец Любови». Отец Любови, улыбнулся Юцер, это же чин! Он пожалел, что не с кем поделиться этим соображением. А вечером пани Ангелина вызвала его в сад выпить чашечку кофе.
— Наша Любовь, — сказала пани Ангелина, старательно подливая Юцеру сливки, перемешивая маленькой ложечкой сахар в маленькой чашечке с розами на пузатых боках и пододвигая к нему тарелку со сливочным печеньем, — наша Любовь сводит с ума весь город.
— Да, да, — оживился Юцер, — я это заметил.
— Цо значит «заметил», пан Юцер? — картинно откинула голову пани Ангелина. — Пан должен взять эту ситуацию в руки.
Юцер вспомнил, что когда они впервые поселились в доме, который тогда еще принадлежал не Ангелине, а ее матушке, пани Ядвиге, высокой сухой даме, ходившей по огороду с кружевным зонтиком и половшей его в парусиновых перчатках, Мали обратила его внимание на лавандовые глаза Ядвигиной дочери. «Странная красота, — отозвался тогда Юцер, — яркая и сильная, как лавандовый запах, и незаметная, как этот цветок». «Это потому что местные мужчины не любят носить перстни, а она уже замужем», — ответила Мали. Тогда ее манера говорить загадками еще забавляла Юцера, и он потребовал объяснений. «Наши мужчины, — сказала Мали, — носят жену, как перстень. На правой руке и в дорогой оправе. А местные мужчины прячут их в шкаф, где они пропитываются запахом лаванды, пылятся, стареют и радуют только одну пару глаз. Впрочем, вскоре эта пара глаз перестает их замечать. Они в состоянии заметить только пропажу своей ценности, однако местные дамы пропадать не любят. В конечном счете, они становятся властными старухами и командуют мужьями при помощи ножа и вилки. И еще рюмки», — добавила она, подумав.
Юцер улыбнулся своим мыслям, и его улыбка еще больше раззадорила пани Ангелину.
— За девочкой нужен надзор, — сказала пани Ангелина, — пан Юцер должен знать, куда она идет и с кем. Кто родители этих мужчин, чем они занимаются, что из себя представляют.
— Это слишком тяжелая информация для дачных романов, — пытался отмахнуться Юцер.
— Пан Юцер шутит! — возмутилась Ангелина. — Пан Юцер децидованне шутит, — повторила она и со стуком поставила фарфоровую чашечку на скатерть. — Эти, пшепрашам, кобели должны знать, что наша паненка происходит из хорошего дома, что им не все можно, что им, пан Юцер, ничего нельзя! Мой покойный папа сидел тут, тут, где вы сидите, пан Юцер, и ждал. Каждый вечер он сидел тут и ждал, чтобы кавалеры пришли просить разрешения погулять со мной на молу. Он выспрашивал их про все обстоятельства, иногда заставлял принести ведро воды из колодца или полено из поленницы. Они были наряжены, как женихи, но это не могло помешать принести ведро воды или замшелое полено. Так они показывали уважение к нашему дому. Это мешало им распустить руки, пан Юцер. И это мешало соседям распускать языки. А если кто-нибудь не был готов принести ведро воды или полено, мой татусь находил сто причин, по которым не может отпустить меня гулять. И это помогало. В курортном городе у многих местных девушек жизнь оказывается сломанной. Протанцуют одно лето, потом проплачут всю жизнь. А со мной так не случилось. Мой Владас умер рано, но он дал мне хорошую жизнь. Вы должны делать то, что вы должны, пан Юцер. Красавица дочка — большая забота. Вы не можете от этой заботы отказаться. Это, пшепрашам, ваш долг.