Девушка ответила:
— Вроде нормально. Где моя сумка? В ней паспорт…
— Здесь ваша сумка, здесь. У меня на плече висит. Идемте в общежитие. Надо скорую вызвать.
— Зачем?
— Пусть вас врачи обследуют. Вы вся в крови.
Таня представила «прелести» больничной койки и возразила:
— Ну уж нет! В больницу я не поеду. И вообще я себя хорошо чувствую…
Она шагнула вперед и… начала заваливаться назад. Сержант едва успел подхватить ее.
Дежурная перепугалась до смерти, когда к ней в каморку милиционер внес окровавленную девушку без сознания. Она засуетилась, забегала и никак не могла взять в толк, чего хочет от нее этот сержант. А Барков просил вызвать скорую. Убедившись в бесполезности слов, он положил Таню на диванчик в углу и сам набрал номер. В ожидании помощи, присел на диванчик рядом с девушкой, разглядывая ее лицо.
Скорая подъехала к общежитию буквально за считанные минуты. Врач бегло осмотрел Таню, повернулся к сержанту:
— Пока ничего не могу сказать. Снимки сделаем, тогда все будет ясно.
— Вы из какой больницы?
— Двадцатая, в Медведково. — Врач склонился над столом, на листке отрывного календаря написал несколько цифр, вырвал листок и протянул сержанту: — Вот телефон…
Прошла неделя. Из реанимационного отделения Таню перевели в общую палату. Больных было мало и она лежала одна. Ходить и вставать ей запрещали, читать она не могла. Кровать поставили к окну и девушка целые дни смотрела в голубое небо, где изредка пролетали самолеты и птицы. Слушала шум жизни за стеклом. Ей досталось основательно: трещина на височной кости, рассеченная кожа под волосами и обширное сотрясение мозга, не считая синяков и ссадин.
Сегодня к ней впервые пропустили посетителей — девчонок из общежития. Одна из них, Света, написала под диктовку письмо ее родителям. Правду Татьяна скрыла, написала, что руку нарывает и не может сама писать. Девчонки притащили гору продуктов, рассказывали новости и так шумели, что медсестра в конце концов их прогнала. Только что прошел обед, наступил тихий час. В больнице установилась тишина. В палату заглянула медсестра:
— Не спишь? К тебе посетитель. Мужчина. Могу пропустить, в виде исключения, врачи все ушли. Пропустить?
Таню разобрало любопытство:
— Пропусти!
— Только говорите потише.
Медсестра исчезла. Таня старательно завязала на груди тесемки от широченной больничной рубашки. В дверь постучали и она сказала, натягивая одеяло к подбородку:
— Войдите.
В дверном проеме возник совершенно незнакомый Смирновой парень. На серый костюм сверху был накинут халат. Девушка обмерла. На нее смотрели такие знакомые бездонные глаза. А парень внимательно разглядывал Таню:
— Здравствуйте! Вы меня не помните?
Она удивилась:
— Здравствуйте! Нет, не помню, вы уж извините.
— Сержант милиции Юрий Барков. Это я принес вас в общежитие.
— Я плохо помню. Помню лишь, как на меня напал мужчина из темноты и удар. Значит, это вы спасли меня?
Он заметно смутился и переступил с ноги на ногу:
— Ну это слишком сильно сказано «спас». Это моя работа. Разрешите присесть?
— Пожалуйста.
Юрий подвинул стул к кровати и сел, разглядывая ее лицо:
— Могло бы быть хуже…
Таня замерла, а потом попросила:
— Там, в ящике зеркальце. Дайте мне его, пожалуйста.
Юрий удивился:
— Вы еще не видели своего лица?
— Нет. А что? Очень страшно?
Он пожал плечами. Зеркальце все же протянул. Таня со страхом поднесла его к лицу и вскрикнула. Ощупала лицо руками, не веря глазам: подбородок опух, губы разбиты, шикарные фингалы под глазами, белки глаз розовые, и все венчала забинтованная голова. Таня забыла, что не одна в палате. Глядя на себя в зеркало, она разревелась:
— Что этот гад сделал с моим лицом?
Барков решительно отобрал зеркальце. Сунул его в ящик, взял руку девушки в свою и ободряюще сказал, похлопав по ее ладони своей:
— Синяки пройдут. Главное — вы живы. Могло быть хуже…
Таня утерла слезы полотенцем:
— Почему?
— Тот, кто напал на вас, только что вышел из зоны, где сидел за убийство.
И так бледное лицо девушки побледнело еще больше:
— Да–а–а…
Парень предложил:
— Может, перейдем на «ты»? Я тебе гостинец принес.
Смирнова согласно кивнула. Барков сунул руку в карман пиджака и вытащил большой апельсин, а потом из другого кармана извлек восковое яблоко. Положил подарок на тумбочку, кивнув на яблоко:
— Оно настоящее. Это сорт такой.