– Но я не считаю тебя уродиной!
Гермиона снова посмотрела на него с тем же выражением лица: милая, обеспокоенная улыбка, сочувствующие глаза, вздернутый нос и слегка изогнутые брови. В этом году он уже видел эту улыбку, пару раз, когда говорил о Чжоу. Она была сладкой, но с примесью какой-то боли, которую он не мог определить.
Он подумал о том, что ему никогда не было бы неловко с Гермионой, если бы он гулял с ней вместо Чжоу. Что с ней у него будет миллион тем для разговора, и ему, конечно же, не придется беспокоиться о том, что она резко уйдет. И не то чтобы они были так уж похожи, просто им было легко друг с другом. Конечно, они могли обсуждать предметы, которые интересовали обоих, но он также мог слушать ее болтовню о домовых эльфах, а она – слушать его восторженные отзывы о квиддиче, и они все равно могли хорошо провести время. А потом он подумал, что разговоры с Гермионой, возможно, даже не лучшая часть их дружбы. Гарри ценил их тихие посиделки так же сильно, а может быть, даже больше - когда они бок о бок делали домашнее задание, слушая шум дождя за окном. Их тихие часы вместе, момент, которого они с Чжоу избегали любой ценой, на самом деле были очень приятными для Гарри. Ему нравилось сидеть с Гермионой в тишине, слушать, как ее перо царапает по пергаменту, и потрескивание камина, звук ее спиц, вяжущих очередную шляпу на заднем плане, и мурлыканье Живоглота на соседнем диване. Он хотел бы заполнить свои дни этими приятными, успокаивающими часами, но, к сожалению, таких моментов было крайне мало.
Пятый год обучения для Гарри был, мягко говоря, очень трудным. Гермиона была рядом с ним на каждом шагу этого пути. Когда Амбридж вывела его из себя своими комментариями на уроке, Гермиона подумала о создании АД как о средстве, позволяющем ему чувствовать себя более уверенно, а им самим научиться чему-то полезному. Когда он не смог поговорить с друзьями, боясь, что причинил вред мистеру Уизли, будучи одержимым змеей Волдеморта, Гермиона прервала свои рождественские каникулы, чтобы вывести его из депрессии. Когда он чувствовал безнадежность из-за того, что никто не поверил в возвращение Волдеморта, Гермиона организовала интервью с Ритой. Она знала, что ему нужно, оставалась с ним, даже когда он набрасывался на нее из-за вспышек гнева, которые похоже не были его собственными. Она была такой терпеливой, такой любящей, такой доброй, такой Гермионой.
А потом появился какой-то странный запах. В тот момент, когда флакон коснулся его кожи, он также почувствовал запах – что-то странно знакомое и приятное. Он понятия не имел, что это был за запах, так как в последний раз чувствовал его в Визжащей Хижине, но он знал, что этот запах он уже когда-то чувствовал. Если бы он только мог вспомнить, когда.
Он обманул бы себя, если бы не признался, что снова и снова прокручивает в уме те события. Они с Гермионой время от времени очень кратко обменивались замечаниями по этому поводу, когда оставались наедине, или когда пытались подразнить Рона, у которого было чувство, что они знают, что произошло за те полтора часа, о которых он и многие другие были не в курсе. Теперь на Зельях и ЗОТИ Гарри пришлось сдерживаться, чтобы не представлять своих худших учителей с мрачным огнем в глазах снова и снова шепчущих и поющих его имя. На днях он поймал на себя том, что Амбридж произнесла фразу “О боже!” в очень невинном контексте, но это заставило его подавиться собственной слюной, и он чуть не получил наказание за несоблюдение тишины. В другой день он проснулся только для того, чтобы обнаружить, что сонет Снейпа застрял у него в голове, и хотя он воздержался от пения слов, он не мог не мурлыкать его весь день, хмурясь про себя, когда замечал, что делает это. Невилл и Симус громко спросили, почему эта мелодия казалась им такой знакомой, и Гермиона тихонько подтолкнула его локтем, понимающе улыбаясь. Ему действительно нравилось, как близко она сидела к нему, и он пытался продлить ее прикосновения.
После нападения на мистера Уизли Гарри раз в неделю вызывали в кабинет Снейпа на уроки окклюменции. Честно говоря, они не выглядели настолько полезными, и Гарри очень раздражало, что он тратил свободное время на то, чтобы Снейп вторгался в его разум. Он ненавидел воскрешать свои старые воспоминания – особенно те, где его кузен издевался над ним, и Снейпу, к сожалению, не хватало такта не делать ехидные замечания по этому поводу.
– Темный Лорд может использовать эти воспоминания, – насмешливо сказал он. – Он может почувствовать вашу боль и обратить ее против вас.
Гарри вздрогнул при воспоминании о том, как Дадли получил еще один велосипед на день рождения, в то время как он ничего не получил. В его голове прокручивалось воспоминание о ликующем Дадли, который снова и снова пробегал мимо Гарри, и он прикусил язык.
– Вам нужно научиться контролировать себя.
– Если бы только вы сказали мне, как, – сердито выкрикнул Гарри, но Снейп и глазом не моргнул.
– Сосредоточьтесь, Поттер, сконцентрируйтесь. Очистите сознание.
Гарри пытался, но продолжал слышать ликующие возгласы Дадли, а Снейп снова атаковал, задолго до того, как он смог представить белую простыню, чтобы сосредоточиться.
Воспоминание за воспоминанием захватывало его разум. Он видел себя лицом к лицу с троллем в первый год обучения, а затем его бросали в чулан за то, что он пролил чай на ковер в семилетнем возрасте. Внезапно воспоминание сменилось похотливой толпой студентов, преследующих его, и этот нелепый стих всплыл в его голове, голосом Снейпа, чистым, как стекло.
– Что это было, Поттер?! Мерлина ради, надеюсь, это не какой-то ваш больной сон…
– Могу заверить, это не так, профессор, – проворчал Гарри, протирая глаза.
– Тогда что это было?
Гарри попытался придумать какое-нибудь оправдание, но под настойчивым взглядом Снейпа не увидел другого выхода.
– Это то, что произошло в начале семестра. Те полтора часа, которые никто не может вспомнить.
Снейп выглядел ошеломленным. Затем, внезапно став суровым, он потребовал объяснить, что произошло. Итак, Гарри рассказал ему о флаконе, о внезапном наваждении, о стихотворении. Его учитель морщился от всего этого, но не перебивал, когда Гарри продолжил рассказ о побеге по крутой лестнице, о решимости Малфоя поцеловать его, а затем о толпе, загнавшей его в угол. Нахмурившись, он вспомнил, как Амбридж пробиралась сквозь толпу, чтобы добраться до него, и когда она прижалась к нему – он отчетливо помнил ее толстый живот и удушающие груди, пытающиеся выдавить из него жизнь – ему удалось отвлечь ее на мгновение, чтобы прыгнуть на прилетевшую метлу.
– Как вы сумели привести нас в чувство? – захотел узнать Снейп. – Я думал, этот флакон может быть причиной повреждения кабинета, но противоядие хранится в запертой кладовой в моих личных покоях. Что вы сделали?
– На самом деле я ничего не делал, – сказал Гарри. – Это Гермиона. Каким-то образом зелье на нее не подействовало, и именно она приготовила для меня противоядие.
Это заставило Снейпа приподнять бровь и усмехнуться.
– Естественно, - сказал он своим низким голосом. – Я всегда предполагал, что это будет Всезнайка.
Гарри ошеломленно посмотрел на него.
– Вы всегда предполагали, что Гермиона что?
Снейп фыркнул и убрал палочку.
– Думаю, на сегодня достаточно, Поттер. Увидимся в следующий понедельник.
– Гермиона – что, профессор?
– Я уверен, что кто-то настолько умный, как Избранный, сможет это понять, – парировал Снейп. – Можете идти.