— И то правда, — согласился я, вспоминая рассказы, напечатанные в журнале «Вокруг света». Возможно, во мне говорило уязвленное авторское самолюбие, однако ни один из опубликованных в журнале рассказов мне совсем не понравился. — А о чем твой рассказ «Руки ребенка»?
— Одна враждебно настроенная к Земле цивилизация решила уничтожить жизнь на нашей планете. Они решили заморозить Землю. Приготовили специальные установки и начали действовать. А в это время в кроватке спит пятилетний ребенок, и ему снится сон. Будто бы он куда-то летит и видит перед собой мяч, похожий на глобус. Он дотрагивается до мяча и чувствует, что тот очень холодный. Почти ледяной. Ему становится жалко мяча, он берет его в руки и отогревает его. Затем просыпается. И тут снова действие переносится к инопланетянам. Установки работают, но Земля не замораживается.
Инопланетяне ничего понять не могут, разбирают установки по замораживанию и улетают домой.
— Здорово! — восторженно сказал я.
— Вот видишь, — усмехнулась Лена, — а мне написали, что рассказ сырой, непродуманный и антинаучный. Это во-первых. А во вторых, слишком много лирики.
— Но это как раз и хорошо! — воскликнул я.
— Там, видимо, считают по-другому.
— Дураки они, — грубо заметил я.
— А если они по-своему правы? — спросила Лена.
— Да все они… сталинисты!
— А при чем здесь Сталин?
— Да при том! Ты что, газет не читаешь?
— Читаю. Иногда… Честно говоря, надоели эти разоблачения…
— То ли еще будет, — заметил я.
Окна деревянного дома, где мы жили, горели радостным приятным светом, внушая приятные мысли о скором покое. Откуда-то доносились аппетитные запахи — очевидно, Лукошкин снова решил продемонстрировать нам свои кулинарные способности. Лукошкин — это преподаватель филфака, наш непосредственный начальник, а по совместительству повар. Из соседнего клуба доносились бойкие песни — это веселилась деревенская молодежь. Из дверей дома вышел обнаженный по пояс Герка Михальский и пошел умываться.
— А что ты еще сейчас пишешь, кроме «Дневника»? — поинтересовался я у Лены.
— Я об этом никому не говорю, — тихо сказала Лена. — Но тебе, в порядке исключения, могу… Только ты никому, ладно?
— Ладно…
— Когда на меня находит вдохновение и есть свободная минута — я говорю сейчас вообще, а не конкретно об этой деревне, — я записываю все, что приходит мне в голову. Чаще всего это бывают стихи…
— Да ну! — я от удивления даже присвистнул. — Ты пишешь стихи?
— Пишу. Ну и что? — скромно пожала плечами Лена. — Кстати, в отличие от моих рассказов стихи уже публиковались. Правда, только в районной газете…
— Уже в районной? — опешил я. — Ну, ты, Ленка, даешь…
Я чувствовал, что начинаю восхищаться Леной Зверевой — этой невзрачной, некрасивой, совсем не похожей на романтика девушкой. Трудно было поверить, что она может писать стихи, которые уже публикуют в газетах. Лену уже можно назвать писательницей… А я? Я еще нигде не публиковался. Если не считать моей заметки об охране памятников архитектуры, которая как-то промелькнула в областной молодежной газете. За нее я получил свой первый законный гонорар аж в семь рублей! Но заметка все-таки именно промелькнула. Ее напечатали, кто-то прочитал — и все забыли. Словно ничего и не было… А стихи — категория более вечная, чем какая-то статья, пусть даже об охране исторических памятников. В стихах отражается душа самого автора. Только в стихах человек раскрывается во всей своей полноте…
— Ты мне дашь почитать свои стихи? — спросил я.
— Не знаю… Вообще-то я никому не даю своих стихов, пока их не напечатают. Но тебе могу дать в виде исключения… как собрату по несчастью, — Лена усмехнулась. — А ты потом мне дашь почитать свое.
Хорошо?
— Хорошо…
Мы разговаривали, стоя на крыльце. Из дверей вышли Таня Кедрина, Лена Корнилова и Сульфия Сафарова. У каждой в руках — полотенце, зубная щетка и коробка с мылом.
— О чем секретничаете? — спросила у меня Таня, останавливаясь рядом.
— Да так, знаешь ли, — развел я руками, — семейные дела…
— Вижу, что семейные, — ответила Таня. — Смотри у меня, изменник коварный!..
— Почему изменник? — наигранно возмутился я. — Разве я виноват, что вас двадцать шесть штук, а нас всего четверо? То есть на одну штуку мужского пола приходится шесть штук женского пола. Гарем можно открывать!
— Я тебе дам гарем! — шутливо прикрикнула на меня Таня. — Развратник…