В том, что я там окажусь, я уже не сомневался. Мирные переговоры на высшем уровне окончились безрезультатно. Пора приступать к военным действиям, то есть подороже продать свою жизнь и нанести противнику невосполнимый урон.
Причем первый удар должен быть за мной — известно же, что лучшая оборона — это нападение…
Я бросил только что слепленные комки в Звереву и, когда она уклонялась, попытался прорваться мимо нее. Я посчитал, что Зверева — наиболее слабое звено во вражеском кольце и короткая артподготовка выведет из строя потенциального противника.
Как же я просчитался! Зверева успела схватить меня за рукав. Я бы, конечно, вырвался, но на помощь Зверевой подоспела Хрусталева.
— Помилосердствуйте, красавицы! — взмолился я.
«Красавицы» остались глухи к моим мольбам…
..Когда меня вытащили из сугроба и я отряхнулся (лицо при этом пылало, как после хорошей бани), то я сказал смеющимся Еленам:
— Хорошо смеется тот, кто смеется последним. Будет и на моей улице праздник. Я вам припомню…
— Припоминай, — сверкнула глазами Зверева. — Тоже мне, неуловимый мститель граф Монте-Кристо!
— Ой, Зверева, отольются тебе мои слезы…
— По-моему, — глубокомысленно заметила Зверева, обращаясь к Хрусталевой, — нашему Андрюшеньке Бородину урок не пошел впрок, извиняюсь за неудачную рифму. Надо бы повторить…
— Не надо! — я отскочил от девушек на несколько шагов. — Я больше не буду…
— То-то же, — проговорила Зверева.
Трамвай к остановке подошел сразу. Оба вагона были забиты битком вероятно, только что пришла московская электричка.
Стоявшие на остановке пассажиры принялись штурмовать переполненный трамвай. Водитель, моложавая женщина с усталыми глазами, вылаивала в микрофон ценные указания пассажирам: «Побыстрее, товарищи, побыстрее, проходите дальше в вагон… Поднимайтесь с подножек… Оплачивайте проезд». Наконец, кто смог, втиснулись в вагон и водитель пробурчала:
«Осторожно, двери закрываются…» Но двери закрываться не хотели. Им это было трудно сделать из-за пассажиров. «Граждане, не держите двери!» рычит водитель. Раздается злой, протяжный визг насилуемых трамвайных дверей. «Граждане, следом идет одиннадцатый маршрут, освободите двери…»
Двери натужно, изнеможенно визжат. «Пока не закроются двери, я никуда не поеду», — заявляет водитель. Еще одна тщетная попытка закрыть двери…
«Сейчас всех высажу и поеду в парк!» — грозится водитель под усталый скрип дверей. «Да сойдите вы с подножки, в конце-то концов! — выходит из себя водитель. — Следом идет полупустой вагон…» Но зачем дожидаться другого вагона, пусть даже полупустого, если тебе нужно забраться — любой ценой — именно в этот?
Наконец двери поднатуживаются и, плотоядно причмокнув, соединяют две свои половинки. Из кабины водителя доносится вздох облегчения. А в утробе вагона становится еще теснее. Трамвай резко дергает, трогаясь с места, и пассажиры начинают испытывать чувство локтя друг друга. Слышатся ругань и оскорбления. На вопрос: «На следующей сходите?» — звучит невразумительный ответ. На повторный вопрос доносится волчий рык.
Так и едем до следующей остановки, где новые пассажиры жаждут занять места в вагоне. И повторяется прежняя история…
Мне и Ленке Зверевой повезло. Нам удалось без особых потерь втиснуться в небольшой закуток между билетной кассой и кабиной водителя. Место было очень удобное: если вдруг войдут контролеры, мы сможем оторвать билет прежде, чем они успеют до нас добраться… Правда, ей-то пыльный мешок, набитый картошкой, больно упирался мне в позвоночник. Однако через три остановки обладатель пыльного мешка покинул вагон под неодобрительные отзывы других пассажиров, и дышать стало легче.
Хрусталевой рядом с нами не было — она не успела зацепиться за кассу и течение унесло ее куда-то в середину вагона, где она и страдала в одиночестве, не имея возможности поддерживать разговор.
— Форменное безобразие! — выдала Лена сразу, как только вагон тронулся. — В такой толпе есть шанс превратиться в лепешку!
— Хочешь, дам тебе совет, как избежать столь печальной участи?
Лена изучающе посмотрела на меня, справедливо ожидая подвоха. Она, конечно же, была права.
— Ну, говори, коли не шутишь…
— Худеть надо, — сказал я.
— А ты, однако, нахал, — заметила Лена и отвернулась к окну.
— Америку открыла! Я давно это знаю. С детсада…
— Ничего, мы тебя скоро от этой болезни вылечим, — пообещала мне Лена.