— Как? — полюбопытствовал я.
— Лучшее лекарство от избыточной наглости — темная.
— А кто меня будет таким вот образом лечить? — поинтересовался я. — Ты, что ли?
— Не только я. Вся двадцать пятая группа.
— Двадцать пятая группа на такую провокацию не пойдет, — уверенно возразил я.
— Ты думаешь? — усмехнулась Лена. — Если как следует попросить, пойдут с удовольствием.
— Нет, — снова возразил я, — Леночка Корнилова и Марго Федосеева, Танька Кедрина и Светка Шепилова, Жанка, Оксанка, Светка-Тэсс из рода Баскервилей никогда не пойдут!
— Посмотрим, — многообещающе улыбнулась Лена.
— Посмотрим…
— Лучше смотри, посоветовала Лена, — особенно когда будешь один ходить по темным и заброшенным переулкам. Ты же любишь такие прогулки…
— Люблю, — согласился я.
— Ну, вот, одна из очередных таких прогулок может закончиться для тебя печально, — произнесла Лена таким тоном, словно всю свою сознательную жизнь работала в сицилийской мафии.
— Пожалуй, — проговорил я, — мне нужно будет нанять телохранителей…
— Они тебе не помогут, — отрезала Лена.
— Посмотрим…
— Посмотрим…
На этой оптимистической ноте тема для трепа исчерпала себя. Тем более, что на нас уже с нездоровым любопытством стали оглядываться другие пассажиры… Конечно, только круглый дурак не понимал, что мы беседовали в дружеско-шутливом духе. Но вдруг кто-нибудь поймет наш разговор как нечто очень серьезное и захочет проявить бдительность…
Лена, повернувшись к трамвайному окну, чертила на запотевшем стекле какие-то странные знаки, похожие на древние иероглифы. Взгляд ее был затуманенным, словно она находилась где-то далеко, в мире сказочных грез.
— Это что у тебя за авангард? — полюбопытствовал я.
В глазах у Лены нехотя проявилось осмысленное выражение. Так бывает у того, кто возвращается из заоблачных высот на грешную землю.
Лена небрежным движением стерла со стекла свои шедевры и недовольно буркнула:
— Полный маразм с этим комсомольским собранием… Наверное, ночью кошмары будут сниться. Помнишь, когда базарили о «Слове»?
Я, конечно же, помнил. Собрание завершилось всего полчаса назад, и ощущения были свежими, как никогда. И я чувствовал, что на филологическом факультете вскоре должна начаться совсем новая жизнь.
И она началась. Буквально на следующий день.
Но это, как сказал классик, уже совсем другая история…