Кузнец склонился к гармони, растянул ее, скомандовал:
— Выходи!
Баба Дуня вышла да с приплясом:
— Пляши, Парамон! Почему не пляшешь? — спросил кузнец.
— Не умею! Не умею! — в отчаянии закричал Парамон: ему очень хотелось плясать.
— Сначала одной ножкой топни, потом другой ножкой, потом покружись — крыло в одну сторону, а ручка над головой... Ну?
Уже баба Дуня для него частушку запела:
А Парамон всё еще соображал, какой ногой лучше топать.
Старик играл, баба Дуня пела, Парамон топнул левой ногой...
И тут он увидел Луну. Она заглядывала в окошко и смеялась. И Парамон подумал, что это она над ним смеется, над тем, как неуклюже он начал плясать. Он остановился.
— Здравствуй, Парамон. Почему остановился? — спросила Луна.
— Не умею!
— Ты много еще чего не умеешь. Учись. Я люблю, кто пляшет, и поет, и радуется...
Разговор их никому не был слышен. Кузнец подумал, что Парамон остановился потому, что застеснялся.
— Ну, Парамон, давай вместе, — поднялся он. — Кто в радости живет, того кручина не возьмет! Давай с правой ноги!
Уж Парамон старался! Он и ножкой топнет, и подпрыгнет, и другой топнет, и на колесе повертится, и хвост веером распустит, и крыло развернет, и поклонится, и снова подпрыгнет!..
И старик-кузнец вместе с ним плясал, да всё с частушками:
Баба Дуня плясала, и тоже с прибаутками:
Ох, и весело у них в баньке было!
Одуванчик Ванюша в ритм головой золотой качал, чуть с двери не соскакивал.
Сова Матвеевна с той же двери подмигивала и ухала.
Птицы на печной трубе хлопали крыльями, желая в пляс пойти.
Луна, что в окошко заглядывала, и Луна, на стене нарисованная, — обе смеялись.
А Шарик хвостом размахивал и бодрую песню пел: “Собака бывает кусачей только от жизни собачьей!..”
— Спасибо, Парамон, — сказала ему Луна. — И до свиданья.
— Ты уходишь? — остановился он.
— Да, меня над Сьеррой-Невадой ждут. До свиданья! — и уплыла.
Кузнец остановился, баба Дуня лицо платочком вытирала:
— Ну и новоселье у тебя, Парамошечка, отменное было! Ну что ж, хоть есть нечего, зато жить весело! Правда?
— Дед, — спросил Парамон, — а где это Сьерра-Невада?
— Далеко где-то... Дале-е-ко-о!
— А ты там был?
— Нет, Парамон, никогда не был...
— Что он чирикает? — забеспокоилась баба Дуня.
— Спать хочет. День-то какой у нас долгий был. Пошли-ка по домам. Спокойной ночи, Парамон. Смотри — на крюк закройся. А ты, Шарик, и за домом, и за банькой присматривай.
— Гав, — сказал Шарик, что означало: ”О чём разговор. Конечно!”
Парамон уснул не сразу.
Сначала он подумал, как завтра пирожком Сову Матвеевну накормит.
Потом долго соображал, кто там за печкой поет. Не сразу, но догадался — это же сверчок запечный, у кузнеца тоже такой есть.
Думал он и о том, как завтра Луну увидит, будет играть с ней и так, между делом, спросит, что такое Сьерра-Невада...
Он уже почти засыпал, но вдруг увидел через окошко Ближнюю Звезду...
Он настроил свои антенны-усики и просигналил:
— Дорогая Звезда, я очень доволен своим днем.
— А почему? — засмеялась Звезда, как колокольчики зазвенели.
— Не знаю... Просто доволен своим днем. Прости, что тебя побеспокоил.
— Нет, Парамон, это очень важное сообщение. Быть довольным своим днем совсем не такая малость, как ты подумал... Спокойной ночи, дружок!
Дневные заботы
Он проснулся потому, что услышал, как кто-то ломится в дверь его баньки. Сначала раздавался дробный топот, словно кто-то разбегался, а потом громко “бух!” в дверь, и всё сначала — топот и “бух!”...
— Кто там? — храбро крикнул Парамон.
— Это я, коза Марья! — и снова “бух!” в дверь.
— Ты что, глупая? — разозлился Парамон.
— Баба Кланя говорит, что глупая, а она хозяйка — ей виднее,— и снова “бух!” в дверь.