Парамон размышлял: ”Как же мне быть с этой глупой козой? Она точно дверь мне разобьёт, и пропадет мой одуванчик Ванюша”.
Но тут вовремя Шарик появился, залаял и, кажется, даже куснул её, и коза Марья с достоинством удалилась.
А Шарик грозно рычал ей вслед:
— Увижу тебя тут — разор-р-р-ву!
Парамон стал на пороге баньки.
Какое хорошее было утро! Легкий туман уже таял над зеркалом озерца, всё зеленело вокруг, на каждой травинке роса блестела, а в ней радуги играли.
А в кусте бузины свою утреннюю песню выводил соловей...
— Дед уже встал?
— Поднялся, — ответил Шарик, повиливая хвостом, — поднялся, и уже утреннюю песню свою поет, и нас завтракать ждет. Побежали.
Кузнец каждое утро надевал новую рубашку: он был щёголь и аккуратист. Рубашек у него было целых пять штук, и он сам стирал их в тазу, полоскал в ручье, сам гладил электрическим утюгом, поэтому мог петь каждое утро:
“Ох, какую ж мне рубашечку надеть,
Чтоб на меня было приятно поглядеть?”
— В клеточку, в клеточку! — еще со двора, с одуванчиковой поляны, на бегу закричал Парамон.
— Каждый день в клеточку? — выглянул старик из окна. — Давай сегодня зелёненькую оденем?
Кузнец причесывался перед крохотным зеркальцем, и тут Парамон вдруг заметил:
— Волосы у тебя, дед, совсем белые?! Как снег!..
— Разве диво, что снег на голову упал? Сколько по метелям пришлось ходить, — промолвил старик-кузнец. — Это у тебя вон пёрышки какие яркие — молодой! А кстати, как спалось на новом месте? Что снилось?
А Парамону снилась Луна и таинственная Сьерра-Невада, но он не хотел на эту тему распространяться: это была его тайна!
— А я во сне летал, — мечтательно сказал кузнец. — Земля подо мною поворачивается круглым боком... А мне так легко, я смотрю, любуюсь и вдруг понимаю — это же вот она, Земля-кормилица!..
— Пусть и мне такой сон приснится, — попросил Парамон.
— Редко кто чужие сны видит. Тебе свои будут сниться...
Они позавтракали. Старик-кузнец ушел к бабе Клане крышу чинить. Баба Дуня на центральную усадьбу за хлебом ушла. Шарик после завтрака спать на солнышке улегся. А Парамон без определённых занятий оказался.
С одной стороны бездельничать очень хорошо — всякие мысли приходят и среди них может оказаться хоть одна ценная, которую с большим толком можно в дело пустить, но с другой стороны, когда ждешь вечера, чтоб Луну повидать, то безделье — просто мука: вечер кажется таким далеким, что до него просто не дожить! Чем же заняться?
Он и кур по двору погонял — надоело.
Он и Шарику травинкой нос пощекотал — Шарик морщился, чихал, но не проснулся.
Он все одуванчики пересчитал на одуванчиковой поляне... Если он не ошибся, то их цвело тут девятьсот восемьдесят семь.
— Недаром говорят, ох, недаром, что ждать и догонять труднее всего, — подумал Парамон и вдруг вспомнил: — Побегу-ка я Сову Матвеевну покормлю, наверное, сидит в своем дупле голодная и злая...
Сова Матвеевна дремала, но что за сон на голодный желудок. Пирожок она в один миг съела, клювом пощёлкала, промолвила:
— Спасибо, Парамон. Кстати, ты знаешь, как сказать “спасибо”, чтоб тебя все-все, даже иностранцы поняли? Нужно прижать руку к груди, там, где у тебя сердце, и поклониться... Охо-хо-о!..
— Почему вы вздыхаете, Сова Матвеевна?
— Как же не вздыхать!? Разве пирожок, да еще вчерашний, да еще с луком, — это еда для благородной птицы? Мышку бы мне!.. Поймай мне мышку, Парамон, а я тебя хорошим манерам учить буду. И премудрости тоже. Вот например: ”... тогда только можно поверить, что ты ее увидел, когда внезапно в душе засияет свет... ”
— Что увидел? — заинтересовался Парамон. — Кого увидел?
— Не помню... Приходи завтра. Может, вспомню. И мышку не забудь притащить — побалуй старуху!
— Приду, — пообещал Парамон.
— Глупый ты, Парамон. Мне помогаешь, а того не знаешь, что в прежние времена я б тебя поймала и съела!.. — громко заухала Сова Матвеевна: она была глуховата, ей казалось, что она тихо шепчет, а на самом деле так громко ухала!
Но Парамон не обиделся. Если он на нее обидится, кто же ее кормить будет?
Парамон вернулся в деревню и решил посмотреть, как дед крышу чинит бабе Клане. Он пробрался огородами к ней во двор и затаился в кустах сирени.
Старик-кузнец на крыше трудился, а баба Кланя снизу ему указания давала — она любила указания давать, думала, что лучше всех всё знает — и как огород обрабатывать, и как крышу чинить, и даже как правильно жить.
Возле нее сидел черный кот, и хотя он сидел и облизывался, видно, позавтракал сытно, но доверять ему было нельзя: Шарик предупреждал держаться от него подальше.