Всю ночь они настойчиво репетировали и, конечно, устали, как собаки.
И вот теперь он отдыхал...
Это — надолго, поняли мыши.
Хозяйка-мышь, сильно переживающая Парамонову беду, храбро было сунулась на крыльцо за берестой, но Шарик чихнул, и ее как ветром сдуло.
Солнце взошло. Туманчик поднялся. Кукарекнул петух Петенька.
Коровка Актриса ласково замычала, бабу Дуню увидела.
Вышла Шоколадка на утреннее солнышко, о телегу бочок почесала...
А Шарик всё сладко спал.
Он проснулся только тогда, когда старик-кузнец свою утреннюю песню запел:
Потом старик забеспокоился: где, скажите на милость, Парамон, почему он завтракать не бежит?
Кузнец вместе с Шариком отправился звать Парамона, нечаянно наступил на берестяную грамотку — и всё, ее как не бывало! Просто щепка валяется.
И от слов, нацарапанных угольком, только черное пятно осталось...
Когда Парамона в баньке не оказалось, и никаких признаков, что он там сегодня ночевал, не было заметно, старик-кузнец встревожился по-настоящему.
— Ищи, Шарик! — приказал он.
И они сначала вокруг дома и баньки обошли, а потом в лес и на болотце отправились...
— Парамо-о-он! Парамошечка! — время от времени звал старик.
Безрезультатно — никто на его зов не откликался.
— Ищи, Шарик! Ну, пожалуйста, лучше ищи! — просил кузнец и руку к груди прикладывал: сердце явно беду чувствовало.
Весь день, не отдыхая и маковой росинки в рот не взяв, искали Парамона кузнец и Шарик.
И баба Дуня, узнав про такую беду, приняла активное участие в поисках.
И “архаровцы” старательно обегали всю округу, в каждый уголок заглядывали, а в колодец, чуть сами не свалились...
Сереженька старику-кузнецу доложил, что он все чердаки и сараи облазил, в заколоченные дома в щелки заглядывал, кричал “Парамон!” и замирал, прислушиваясь и надеясь на отклик...
Старик-кузнец его благодарно за вихры потрепал, вздохнул и дальше в лес пошел с Шариком искать.
Баба Кланя в своём характере действовала: всех целый день пилила, что из-за какой-то дурной птицы — и такой переполох.
— Да найдется ваш Парамон! — уверяла она каждого. — Куда он денется? Не в теплые же страны побежал? Вроде еще рано! Хотя охотнички говорят, что многим пташкам пора собираться и на юг кочевать... Кстати, соловьи-то уже отлетели, иволги тоже, ласточки вон гужуются...
Сереженька был в восторге от хитрости бабы Клани. Как она незаметно нужные мысли им толкала: убежал, мол, Парамон — и дело с концом! Ищи-свищи его теперь!..
Ох, и молодец бабуля! Вот у кого жить учиться надо!..
К вечеру жители лесной деревеньки потеряли надежду найти Парамона.
Старик уселся на крыльце и подняться не мог.
— Ой, Савелий Яковлевич, что ж так худо тебе? — тревожилась баба Дуня.
— Видно, старый осколок к сердцу подступил, болит!.. — тер грудь кузнец.
Баба Дуня и сама валерьянку пила, и старику-кузнецу в рюмку капли отсчитывала.
Шарик повесил хвост и глядел печально.
Варвара и маленький Петя плакали.
Димон и Тихон вызвались на Центральную усадьбу со стариком поехать справки наводить: может, видел кто Парамона? А, может, кто украл, а люди знают вора?
Это была последняя соломинка, за которую они уцепились. Но, конечно, ничего и там они не выяснили: люди сочувствовали, но ничем помочь не могли.
Рыжий конюх, которого они на обратной дороге встретили, очень обрадовался, что Парамон пропал: старику горе, а ему радость от того, что его недругу не сладко, вот вредный человек!
На радостях он огрел Шоколадку кнутом и захохотал. Шоколадка в долгу не осталась, больно укусила его за плечо и стукнула копытом по ноге.
Кузнец соскочил с тележки:
— Ах, ты бусурман! За что лошадь обидел!? — и пошел на рыжего конюха с кулаками.
— Ты первый начал! — заорал рыжий конюх и ударил старика.
Знатная сочинилась драка! Хоть конюх и молодой был, но боевой дух у кузнеца был явно выше. У борцов за справедливость всегда есть преимущество.
Правда, Димон и Тихон потом говорили, что если бы они не вцепились один в одну, а другой в другую ногу и конюх не упал бы, то неизвестно, чем бы эта битва закончилась. А так они победили, и рыжий конюх запросил пощады!
— Попробуй только еще раз Шоколадку тронуть! — пригрозил ему старик, вытирая кровь, которая текла из носа.