Как всякое выдающееся явление, обе поэмы привлекли к себе большое внимание: о них написаны сотни книг и статей. Для нас углубление в дебри так называемого гомеровского вопроса бесполезно, тем более, что многие вопросы, некогда бурно обсуждавшиеся гомероведами, потеряли теперь свою ценность. Вообще в изучение гомеровских поэм было внесено очень много ложного и субъективного, что несомненно принесло большой вред науке. Это отметил еще Φ. Φ. Соколов,[14] указавший на крайнюю слабость многочисленных работ, авторы которых пытались без достаточных оснований определить подлинные и подложные места текста. С тех пор гомеровский вопрос усложнился новыми проблемами.[15] Важнейшей из них является задача установления хотя бы приблизительного времени создания былин, вошедших в Илиаду и Одиссею.
В 1930—1950-х годах появились исследования, авторы которых, как нам кажется, находились на единственно верном пути, относя героический эпос к ахейскому времени. События осады Трои и возвращения ахеян домой могли быть воспеты только ахейскими сказителями, хорошо знавшими историческую канву устных преданий о троянском походе. Нам кажется, что теория ахейского происхождения эпоса стоит на гораздо более прочных основаниях, чем все прежние мнения. Обратимся к рассмотрению доказательств сторонников нового течения.
Чрезвычайно важен вопрос о языке гомеровских поэм, который настолько отличен от греческих диалектов I тысячелетия до н. э., что среди лингвистов до сих пор существует мнение об искусственности гомеровского диалекта.[16] По-видимому, уяснение истоков эпического языка станет возможным после более глубокого изучения памятников ахейской письменности II тысячелетия до н. э. Впервые большой шаг в этом направлении сделал С. М. Боура, нашедший в гомеровской речи слова, родственные терминам, известным лишь в аркадском и кипрском диалектах. Это позволило английскому лингвисту прийти к выводу, что диалект эпических поэм, так же как и аркадское и кипрское наречия начала I тысячелетия до н. э., является производным от одного общего источника — диалекта «микенских» греков.[17]
Начало изучения языка ахейской Греции, на котором писали деловые документы в XV—XIII вв. до н. э., принесло новые открытия в этом же направлении. В 1956—1957 гг. болгарский лингвист В. Георгиев отметил некоторые лингвистические черты языка ахейских документов, имеющие точное соответствие в гомеровском диалекте. Названные Георгиевым восемь пунктов позволили ему заключить, «что крито-микенское койнэ представляет собою прототип, основу гомеровского диалекта», который, несмотря на присутствие в нем более поздних черт и искусственных форм, является живым языком и «был в употреблении в микенскую эпоху».[18] Убедительность этого мнения подтверждается исследованием английского филолога Дж. Чадвика, также поставившего вопрос о микенских элементах в гомеровском диалекте.[19] Ему удалось выделить некоторые термины, встречающиеся на ахейских табличках и известные в греческом языке I тысячелетия до н. э., лишь в поэтических произведениях, но не в живой речи, что позволяет относить данные слова к древней поэтической лексике, восходящей еще к додорийскому времени. Выводы обоих упомянутых лингвистов позволяют предположить, что после прочтения большего числа ахейских инвентарных списков количество лингвистических общностей между эпическим и «микенским» языками возрастет.
Не менее плодотворно изучение эпического языка в связи с данными археологии. Нам известно пока только исследование С. М. Боура, изучившего гомеровские эпитеты Трои и пришедшего к выводу, что часть эпитетов из поэм могла возникнуть только во времена существования Трои VIIA (около 1275—1240 гг. до н. э.) и, может быть, даже более слабой Трои VIIВ (1240—1100 гг. до н. э.), но не позже, так как с 1100 по 700 г. до н. э. городище оставалось покинутым и поэты того времени не могли представить себе облик погибшей столицы Приама. Свои наблюдения Боура подкрепляет следующими интересными замечаниями: «Устный изобилующий формулами стиль, подобный стилю Илиады и Одиссеи, может удерживаться столетиями и сохранять в застывших фразах много сведений, которые идут из отдаленного прошлого. Подобно тому как поэмы донесли неожиданные детали микенской цивилизации до тех времен, когда некоторые из них стали почти непонятными, точно так же эпос сохранил сведения о Трое и Троянской войне, которые должны восходить к людям, знавшим этот поход на основе личного в нем участия».[20] Автор полагает, что отмеченные им эпитеты лучше всего подходят для гекзаметра, и это наталкивает на предположение, что гекзаметр существовал уже в микенские времена. Составленные из него поэмы рассказывали о подвигах под Троей, независимо от того, пелись ли они в честь живого героя или как рассказ об умершем герое. Ссылаясь на свои исследования героической поэзии, Боура утверждает, что оба отмеченных вида поэм легко переходят одна в другую, как показывает практика многих народов. Весьма убедительно мнение исследователя о том, что рассказ о Трое стал сюжетом песен в очень раннее время и что некоторые детали и эпизоды, которые стали понятными только в свете того, что теперь известно о Трое VI-VIIА, сохранялись столетиями как неотъемлемая часть традиции.
14
Ф. Ф. Соколов,
15
Лаконичное, но содержательное изложение историографии, посвященной Илиаде и Одиссее, сделано М. М. Покровским, С. П. Шестаковым. Б. В. Горвунгом и С. И. Радцигом в разделе «Эпос» в «Истории греческой литературы» (т. I, под ред. С. И. Соболевского и др., М.-Л., 1946, стр. 71-152). Что касается статьи Б. В. Казанского,
19
J. Chadwick,