А вот что не так приятственно — это то, что клятву скрепили именем Зевса: всеми силами помогать спартанскому Менелаю, коль он претерпит какую-либо обиду из-за жены...
Обида очевидна. Стало быть...
Стало быть — спускать на воду корабли, устремляться невесть куда...
А зачем, спрашивается? Ну увенчала Менелая лосиными рогами его жена, — так что ж?! Ты излови эту жену и, как во всех законах сказано, зашей ее в мешок да и швырни со скалы в море! Но сделай это сам, сам, не ставя в известность более никого!.. Он же, Менелай, — даже не сам обратился к другим царям, а от имени брата... Конечно, велик Агамемнон, и велики его Микены — но гибнуть за них!.. За них и за какую-то развратную спартанскую женушку!..
Нет, не зря Агамемнон сказал тем царькам про похищенные сокровища! Сокровища — иное дело, нежели жена: им как-никак, в отличие от жены, цена — вечная.
И еще одну, дальнюю цель преследовал наш Агамемнон, упомянув про сокровища. Что если троянцы, поразмыслив, возьмут да и выдадут Менелаеву жену? А ведь запросто могли! Тогда, выходит, и войну начинать незачем?
Не для того Агамемнон изгодя затевал все это!
А вот если еще потребовать, чтобы они выдали какие-то им самим неведомые сокровища — тут совсем иное дело. Как всем известно, ионийцы скаредны (потому и богаты, в отличие от нас). Даже если бы их царевич впрямь похитил какие-нибудь сокровища, не отдали бы ни за что, — а тут отдавать какие-то вымышленные Агамемноном! Да и сколько он там исчислит, похищенного якобы? Это что же, свое собственное золото, накапливаемое веками, отдавать? Никогда не согласились бы троянцы на это!
...Прошло дней десять — съехались в Спарту бывшие Еленины женихи. Пытаются узнать: что за такие сокровища?
Агамемнон им в ответ: "Несметные! Всеми своими богатствами расплатится за это ограбление Троя!"
Все понимают, что такое Троя: там золота больше, чем Агамемнон с Менелаем смогут растратить на пиры и на наложниц за всю свою жизнь. Стало быть, если все богатства Трои забрать, — то, глядишь, и остальным данайским царькам кое-что достанется.
Ну а коли так — значит, быть войне!
С тем и разъехались цари — латать паруса своих кораблей для скорого похода на Трою.
Теперь дело оставалось за тем, чтобы заручиться участием Ахилла в этом походе, ибо оракулом было предречено Агамемнону, что без доблестного Ахилла ему Трою не взять. А надобно сказать, что подвигнуть Ахилла на этот поход было не так-то просто. Но и тут наш Агамемнон кое-что подготовил заранее — еще в ту пору, когда приехали в Спарту свататься к Елене женихи...
Спросишь, почему непросто было уговорить Ахилла? Тут дело в матушке Ахилла, мудрой повелительнице мирмидонского царства Фетиде, коя видела величайшее несчастье для себя в том, что сын ее может стать воином, ибо тем же самым оракулом ей было предречено, что, если ее Ахилл уйдет на большую войну, то, хотя и успеет прославиться там как величайший из воинов, но, овеяв себя славой, вскоре и сложит голову на этой войне...
Помнишь, я говорил, что во время похода во Фригию Ахилл был, как девушка, длинноволос, и Агамемнон, оговорившись, даже назвал его девичьим именем Пирра? На то были причины, о которых настала пора тебе рассказать.
Когда Ахилл родился, отец мальчика, мирмидонский царь Пелей, возмечтал, что быть его сыну величайшим из ахейских воинов. Когда сыну исполнилось лишь пять лет, он призвал в свое царство лучших бойцов, чтобы они обучали мальчика военному искусству. Уже к двенадцати годам он так выучился владению мечом и копьем, что в поединке мог одолеть иного взрослого мужа. Но и того Пелею показалось мало; еще на три года он отдал сына в учение к кентавру Хирону, самому мудрому и искусному в военном деле из всех кентавров, обитающих за северными горами.
— Человеческого юношу — к кентавру? — был удивлен Профоенор. — Разве кентавры не разрывают людей, чтобы насытиться их мясом и кровью?
— Чего ради? — отозвался Клеон. — Напридумывают у нас! Ты же не стал бы разрывать зубами юношу, а, я полагаю, предпочел бы приготовленное мясо ягненка, — почему же ты думаешь, что кентавры отличаются в этом от тебя? Пелей-то отдал сына не какому-то сказочному кентавру-людоеду, а настоящему кентавру, к тому же мудрейшему из них.
— Ты хочешь сказать, что кентавры действительно бывают на свете?
— Бывают, отчего же им не бывать? Некоторых из них я сам видел — вот как вижу тебя сейчас.
А, ты, верно, думаешь, что они такие, как их у нас изображают — с конским телом на четырех ногах с копытами? Про таких пускай наши певчие поют, а у настоящих кентавров ног в точности, как у нас с тобой, по две.