Территория страны находилась под наблюдением авиаразведки США. Американские самолеты совершали полеты на небольших высотах вблизи побережья».
В отчете службы спецрадиосвязи ГРУ о том периоде говорится: «Радиостанция «Тростник» поддерживала бесперебойную связь с Москвой. Радиообмен по данной линии связи особенно усилился в период пребывания на Кубе первого заместителя Председателя Совета Министров СССР А.И.Микояна.
Учитывая большую нагрузку на радиостанцию «Тростник», а также возможность дальнейшего осложнения обстановки в районе Карибского бассейна, командование предусмотрело создание резервных линий радиосвязи.
За все время Карибского кризиса связь Кубы с Москвой была устойчивой и непрерывной. Случаев срывов связи и задержки передачи информации не было».
Последнее предложение из отчета, на мой взгляд, говорит о многом. Это и есть самая высокая оценка работы разведчиков-радистов ГРУ.
Мы уходили последними
Разведчики-радисты Главного разведуправления всегда уходят с войны последними. С последней группой, кораблем, самолетом. Ведь им до конца надо держать связь, принимать указания и команды. А потом, если есть возможность, уйти самим.
Так было во время арабо-израильского конфликта 1967 года, когда радисту-шифровальщику ГРУ В.Старостину в Порт-Саиде пришлось держать связь с Каиром, с советским послом в Арабской Республике Египет.
По обходному радиоканалу Москва-Каир-Порт-Саид передавались срочные указания посла о закрытии консульства, демонтаже аппаратуры, эвакуации сотрудников и их семей, уничтожении шифров и документации.
Указания были приняты вовремя: состав консульства был вывезен в Каир.
Успели эвакуироваться советские специалисты и из Дамаска, когда израильские войска находились в шестидесяти километрах от столицы Сирии.
Не всем, разумеется, так улыбалась судьба. 1 января 1980 года группа разъяренных погромщиков пыталась захватить посольство СССР в Иране. Тогда иранские «стражи» и полиция разогнали нападавших. А вот 1 декабря того же года уже никто не противостоял разгулявшейся толпе.
В протесте МИД СССР, направленном правительству Ирана, говорилось: «…Была грубо нарушена территориальность советского посольства, на его территорию ворвалась большая группа бесчинствующих элементов, вооруженных дубинами, камнями и ножами. Жизнь сотрудников посольства оказалась под угрозой. Государственному флагу СССР было нанесено оскорбление, зданию посольства причинен серьезный ущерб».
И в первый раз и во второй, когда погромщики захватили уже нижний этаж посольства, радисты работали в режиме непрерывной связи. Более того, в этот момент были приведены в полную боевую готовность все резервные средства связи.
Что бы произошло, если бы толпа прорвалась дальше и захватила все здание? Трудно прогнозировать. Может быть, то же, что произошло с американцами, когда посольство США в Иране называли не иначе как «шпионское гнездо», а по телевидению демонстрировали захваченные американские радиостанции, средства тайнописи, спутниковые антенны, кодирующие машины, компьютеры.
Сотрудников американского посольства, как известно, «последователи курса имама» превратили в заложников.
К счастью, такого не случилось. Советскому послу удалось добиться от иранских властей выдворения нападавших.
Мне рассказывали разведчики-радисты, что в такие напряженные минуты порой некогда думать о себе. Идет поток информации, который надо принять или передать в Центр. От умения, профессионализма, скорости связи зависит не только собственная жизнь, но судьба десятков сотен людей — дипломатов, сотрудников представительства, их семей.
Вот лишь один пример в подтверждение сказанного. В период арабо-израильского конфликта 1967 года на автобусах из Дамаска было вывезено 177 советских специалистов с семьями.
Сохранились интересные свидетельства ветерана испанской войны, разведчика-радиста ГРУ Н.Сотского, о том, как он покидал Испанию в последней группе наших советников:
«4 марта, после долгого, героического сопротивления пал Мадрид. Под влиянием изменника Касадо некоторые воинские части взбунтовались и перестали подчиняться республиканскому командованию. 6 марта Касадо выступил по радио с клеветой на Советский Союз и его добровольцев. Он потребовал усилить контроль за портами и аэродромами, чтобы не могли сбежать военные советники, переводчики, радисты.
Мы должны были срочно уезжать на Родину. Главный военный советник Михаил Шумилов просил предоставить возможность вылететь, но Касадо заявил, что не выпустит нас.
7 марта 1939 года тайно ночью последняя группа советских военных советников выехала на посадочную площадку в районе Альбасете. Там была спрятана аварийная аппаратура.
По прибытии я немедленно развернул радиостанцию в лесу, послал несколько позывных, и Москва ответила. Мы ликовали.
Центр сообщил: «Ждите, прилетит французский самолет». И действительно, вскоре прилетел самолет и забрал группу наших товарищей.
Шумилов, несколько советников, переводчица, шифровальщик и я остались ждать своей очереди. Но нас обнаружили солдаты одной из мятежных частей Касадо. Офицер приказал перекрыть посадочную площадку, а нам явиться в штаб хунты.
Шумилов заявил, что к вечеру явимся. А когда стемнело, мы ушли в горы. Там нашли новую площадку, я передал в Москву координаты.
Вскоре послышался шум мотора, появился «Дуглас», но сделав два круга, он удалился. Вновь связались с Москвой. Нам ответили: на такой площадке «Дуглас» не сядет, ждите другого самолета.
Утром прилетели французы на двухмоторном самолете. Нас провожала большая группа испанцев, наши друзья. Расставание было сердечным, трогательным.
Среди них нашелся, который предложил свои услуги в поиске бензина. Сел в автомашину и вскоре привез бочку с топливом.
Взлетели. Шумилов принял решение лететь вдоль побережья с посадкой в Аликанте. На высоте трех тысяч метров у нас заглох один мотор, потом— второй. Французские летчики, как могли, планировали между гор и посадили самолет. Правда, при посадке машина развалилась, мы оказались под обломками, но отделались легкими ушибами.
К месту аварии уже бежали офицеры мятежных войск. Нас под усиленным конвоем отправили в Аликанте.
Оказалось, наш «доброжелатель» разбавил бензин водой. В Аликанте нас поместили в полуразрушенное здание и объявили, что мы будем расстреляны.
Но комендант Аликанте оказался нашим другом. Он пообещал нелегально переправить нас в Оран. Нас пот садили в самолеты по трое и через Средиземное море переправили на алжирскую территорию, бывшую колонию Франции.
Собравшись все в Оране, мы решили продолжить путь через Францию. Но комиссар французской полиции заявил: «Выпустить вас не могу. Нет разрешения».
Так мы вновь оказались под домашним арестом.
Тридцать шесть дней пробыли мы в Оране. Наконец, советское правительство добилось нашего освобождения, и мы на американском судне приплыли в Марсель, затем поездом приехали в Париж.
После десятидневного пребывания в Париже из порта Гавр наша группа на пароходе «Мария Ульянова» двинулась на Родину.
19 мая 1939 года прибыли в Ленинград.
Мы вышли последними…»
…Пройдет полвека, и история повторится. На этот раз в Афганистане. Но об этом пока не время говорить.
Пиночет против ГРУ
В сентябре 1998 года исполнилось четверть века одному из самых значительных и одновременно крайне спорному, неоднозначному событию уходящего столетия — государственному перевороту генерала Пиночета. Через двадцать пять лет наша пресса в корне изменила свое отношение к чилийскому диктатору, хунте, кровавому путчу. О крови, убийствах, бесчинствах мятежников вспоминали вскользь, нехотя газеты и журналы, носящие те же, что и в 1973 году, названия. Они забыли собственные гневные репортажи, разоблачения, расследования. С театральных подмостков давно исчезла популярная в те годы пьеса Генриха Боровика о событиях в Сантьяго. Радио ни словом не обмолвилось о чилийском поэте и певце Викторе О'Хара, которого боготворило два с половиной десятка лет назад. Я уж не говорю о фильме Романа Кармена о «легендарном товарище Лучо». Ему вряд ли дойти до экрана еще раз.