- Он назвал тебя самым крупным контрабандистом? - спросил епископ, и забавляясь, и негодуя.
- Ну нет, как он мог назвать так меня, у него язык бы отсох во рту. Меня, бедную, беззащитную, старую женщину? Но подразумевал он именно это, милорд. Я-то все время знала, что у него на уме: виски, бензин, чай и всякое другое, про что, вот как на духу, милорд, чтоб мне сию минуту предстать перед Создателем, я в жизни но слыхивала.
- Гм, должно быть, у него мозги набекрень, у этого парня, - с обеспокоенным видом проворчал епископ. - Из каких же он Лири? Не из Клуньявулленских?
Епископ, даром что был профессор догматической теологии, придерживался убеждения, что про человека можно понять все, если знать, кто его родня. Милость божья - милостью божьей, но принадлежность к хорошей семье совсем другое дело.
- Вот именно! - проговорила Нелли, помахивая перед ним пальцем. - А я разве не то же сказала? У него отец ни читать, ни писать не умел, а он туда же - меня обвинять вздумал.
- Отец тут пи при чем, - с горячностью прервал ее епископ, - А вот не у него ли дядя сидел в сумасшедшем доме? Я его знал. И такой человек смеет лезть в дела таких, как я? Пусть явится ко мне завтра утром, я сам с ним поговорю.
- Да уж вы сумеете с ним поговорить, - угодливо поддакнула она. Но у дверей остановилась. - Только, право, зачем вам разговаривать с такой мелкой сошкой, когда к вам власти благоволят? Стоит вам молвить слово, и его ушлют куда-нибудь подальше. И как это он не побоялся действовать через вашу голову? Наверное, ему намекнули, что вы уже старый.
Епископ с минуту обдумывал ее слова. Нелли затронула его больное место, многие и впрямь считали, что епископ стареет, и он это знал. И он догадался, что Нелли имела в виду, говоря про то, как действуют через его голову, - речь, возможно, шла, а возможно, и не шла, о его церковных противниках вроде Лэйнигена. Епископу не хуже Нелли были ведомы секреты власти, главный пз которых - никогда не иметь дела непосредственно с нижестоящими. Правда, в глазах господа бога они, быть может, и не стоят ниже, но почем знать, кто как выглядит в глазах господа бога, поэтому самое лучшее - обуздать их раньше, чем они станут опасны.
- Превосходно, - произнес он бесстрастным тоном, от которого сердце у Нелли затрепетало. - Где мое перо?
К такому тону он прибегал только в тех случаях, когда приходского священника заставали пьяным в общественном месте или же банда молодых викариев открывала игорный дом.
"Дайте мне перо, дабы я временно отстранил отца Тома", - бросал он сухо секретарю, или же: "Дайте мне перо, дабы я разогнал их". То был голос верховной власти, Воинствующей Церкви, воплощенной в ее дорогом господине.
Несмотря на проведенную сыскную работу, Нелли не удалось перехватить письмо епископа министру Джиму Бутчеру, но и епископу, в свой черед, не довелось прочитать ответ министра. Нелли решила, что ответное письмо слишком его разволнует. Вот оно: "Дорогой дектор Гэллогли, как приятно было наконец получить от Вас известие. Только вчера миссис Бутчер упомянула, что мы давненько Вас не видели. Я провел тщательное расследование дела, о котором Вы пишете, и с сожалением должен сообщить, что обвинения местного таможенного чиновника целиком подтверждаются. Ваша экономка Эллен Конили является владелицей винной лавки по ту сторону границы, причем лавка эта давно известна как штабквартира контрабандистской шайки немалых размеров.
Базой же по сю сторону считают епископский дворец. Вы поймете, что таможенная комиссия не решается принять какие-либо меры, боясь причинить неудобство Вашей достойной особе, но Вы поймете также, что подобная торговля приводит к значительным потерям в налогах.
Я буду глубоко благодарен Вашей светлости, если Вы как можно скорее приложите усилия к тому, чтобы с историей этой было покончено. Mise le Meas. Seumas О Buitseir, Aire".
Нелли похолодела, прочитав письмо. Дела обстояли хуже, чем она предполагала. Теперь ей уже предстояло иметь дело не только с Тимом Лири, но и с таинственной комиссией и министрами в Дублине, а кто их знает, на какие гадости они способны. Положиться на епископа нельзя, ему с этим не справиться. Человер; он добрый, хороший, но он выдохся... Нелли сама взялась за перо и написала следующее: "Дорогой сэр, его светлость высокопреподобие доктор Гэллогли, епископ Мойлский, передал мне Ваше письмо от 3-го мая и попросил за него ответить. Он говорит, что все это ложь и интриги и чтобы ему больше с этим не надоедали.
Виданное ли дело, чтобы он не знал, что творится у него в собственном доме, уж не принимаете ли Вы его за разбойника с большой дороги? Эту травлю затеял не кто иной, как Тимоти Лири и, как сказал епископ, чего еще ожидать от человека, чей дядя помер в мойлском сумасшедшем доме, пьяница был и скабрезник. А что до лавки, так это опять-таки вранье. Она вовсе не мне принадлежит, а моему несчастному брату - он бывший комендант в Армии Свободы (что, взяли?), а нынче беспомощный инвалид с расширением вен и шестью детьми.
Может ли такой человек быть контрабандистом? Тимоти Лири на порог дворца больше не ступит. И за что только мы платим налоги? При англичанах куда лучше было.
Ваша покорная слуга Эллен Конили".
- Письмо доставило Нелли глубокое удовлетворение.
Хотя сам-а она этого и не сознавала, письмо идеально иллюстрировало Ахиллесову пяту католицизма: при том, что доктор Гэллогли не имел никакого отношения к содержанию письма, у министра и его персонала создалось полное впечатление, что епископ Мойдский сделался главарем могучей шайки контрабандистов. Что и говорить, старина, конечно, уже не отвечает за свои поступки (какие только штуки не выкидывает с людьми старость), но ситуация создалась неловкая - не станешь же устраивать в епископском дворце облаву в поисках контрабандьь Министр содрогнулся при одной мысли о том, что напишут в газетах: "Айриш тайме" ограничится чопорным сообщением, но намекнет, что, каковы бы ни были протестантские епископы, они хотя бы знают границы дозволенного; "Айриш индепендент" станет утверждать, что инструкция на облаву получена из Москвы, а "Айриш Пресс" сравнит этот случай с предательством Кейзмента.