вопит на снеговых заносах
как сердце раненой страны
мое в ударах и занозах
мясное
месиво
спины!
Все ваши боли вымещая,
эпохой сплющенных калек,
люблю вас, люди, и прощаю.
Тебя я не прощаю, век.
Я верю – в будущем, потом...»
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Удар. В лицо сапог. Подъем.
1963-1965
Песенка травести из спектакля «Антимиры»
Стоял Январь, не то Февраль,
какой-то чертовый Зимарь.
Я помню только голосок
над красным ротиком – парок
и песенку:
«Летят вдали
красивые осенебри,
но если наземь упадут,
их человолки загрызут...»
1963
Эскиз поэмы
22-го бросилась женщина из застрявшего лифта,
где не существенно –
важно в Москве –
тронулся лифт
гильотинною бритвой
по голове!
Я подымаюсь.
Лестница в пятнах.
Или я спятил?
И так до дверей.
Я наступаю рифлеными пятками
по крови твоей,
по крови твоей,
по крови твоей...
«Милая, только выживи, вызволись из озноба,
если возможно – выживи, ежели невозможно –
выживи,
тут бы чудо! – лишь неотложку вызвали...
выживи!..
как я хамил тебе, милая, не покупал миндалю,
милая, если только –
шагу не отступлю...
Если только...»
«Милый, прости меня, так послучалось.
Просто сегодня
все безысходное – безысходней,
наипечальнейшее – печальней.
Я поняла – неминуема крышка
в этом колодце,
где любят – не слишком,
крикнешь – не слышно,
ни одна сволочь не отзовется!
Все окружается сеткой железной.
Милый, ты рядом. Нет, не пускает.
Сердце обрежешь, но не пролезешь.
Сетка узка мне.
Ты невиновен, любимый, пожалуй.
Невиноватые – виноватей.
Бьемся об сетки немилых кроватей.
Ну, хоть пожара бы!
Я понимаю, это не метод.
Непоправимое непоправимо.
Но неужели, чтобы заметили, –
надо, чтоб голову раскроило?!
Меня не ищи. Ты узнаешь от матери,
что я уехала в Алма-Ату.
Со следующей женщиной будь повнимательней.
Не проморгай ее, женщину ту...»
Открылись раны –*
не остановишь, –
но сокровенно
открылось что-то,
свежо и ноюще,
страшней, чем вены.
Уходят чувства,
мужья уходят,
их не удержишь,
уходит чудо,
как в почву воды,
была – и где же?
Мы как сосуды
налиты синим,
зеленым, карим,
друг в друга сутью,
что в нас носили,
перетекаем.
Ты станешь синей,
я стану карим,
а мы с тобою
непрерываемо переливаемы
из нас – в другое.
В какие ночи,
какие виды,
чьих астрономищ?
Не остановишь –
остановите! –
не остановишь.
Текут дороги,
как тесто город,
дома текучи,
и чьи-то уши
текут как хобот.
А дальше – хуже!
А дальше...
Все течет. Все изменяется.
Одно переходит в другое.