Отец его был имамом аульской мечети, руководил школой-медресе при этой мечети, учил детей арабской грамоте, основам ислама, мать в этой же медресе обучала девочек. Так что вроде бы и профессионалы-интеллигенты. А с другой стороны, только этим было невозможно прокормиться, так что держали табуны лошадей, овец, бросали зерна проса в кое-как вспаханную землю, собирали мед диких пчел по бортям. В общем, жили как другие. По данным земской статистики среди русских крестьян Стерлитамацкого уезда зажиточных было 28 %, бедняков 38%, а среди башкир зажиточных многолошадных крестьян 7%, а бедноты 74%. Валидовы были, пожалуй, из средних по уровню жизни. Эта же судьба, повидимому, ждала и юного Ахмет-Заки. Был бы он, как и его отец, и многие из предков наполовину муллой и учителем, наполовину рядовым скотоводом. Но в десять лет он очутился в ХХ веке, когда судьбы людей стали сильно меняться.
Его родители не были совсем уж людьми из Средневековья. Когда Ахметша собрался взять себе вторую жену, что вполне допускается шариатом, его жена Уммульхаят была очень недовольна и написала по этому поводу обиженные стихи. И имам передумал, остался при одной супруге. Он и его друзья внимательно следили за ходом русско-японской войны и, сказать по правде, не особенно болели за царские армию и флот. Ну, понятно, они же воспринимали Российское государство как колониальную империю, подмявшую под себя мусульманские страны и народы. Но и особыми врагами царизма не были. Да ведь, собственно, из подвластных Петербургской империи народов бациллой Революции были сильно заражены евреи, поляки, латыши, грузины, ну, и финны. Да и тех заталкивали в протест сами же российские власти.
Для любимого сына Ахметша Валидов предполагал ту же судьбу, что и для себя. Медресе в Бухаре, Казани или Уфе, должность имама деревенской мечети, занятия крестьянскими делами. В 18 лет его собрались женить. Но он выбрал день, когда родители уехали к родственникам в другое село, уложил в мешок краюху хлеба, щепотку чая, конскую колбасу-казы, головку сушеного сыра-курута , оставил на столе записку «Не хочу жениться, а хочу учиться» и ушел по дороге пока что в сторону Оренбургского тракта.
Его маршрут немного напоминает известные публике странствия юного Алексея Пешкова, с той только разницей, что общения с асоциальными элементами вроде Челкаша или Мальвы он избегал. Ну, он ведь и вырос не в звериной стае, какую по книжке сильно напоминает дом горьковского деда, а в степенной патриархальной семье имама Ахметши. Где пешком, где пароходом он через Оренбург и Астрахань добрался до Казани. Знакомился с молодыми и с почтенными людьми, влюблялся, завязывал дружбу и полезные знакомства в кругах не чуждых просвещению мусульман. Где-то работал на временных местах, где-то ему оказывали посильную помощь деньгами люди, у которых что-то было. Не очень много, конечно, он же бродил не среди Ротшильдов и Ага-ханов, но несколько рублей перепадало. Он, по-видимому, производил очень благоприятное впечатление. Молодой, симпатичный, скромный и уважительный парень с достаточно широкими познаниями по части истории и исламского богословия. При этом одет он мало сказать, что без шика. Выглядел он типичным деревенским пареньком из башкирской глухомани в тюбетейке, малахае, в сапогах-ичигах с кожаными калошами, бешмете, домотканых рубахе и штанах с завязками-тесемками вместо пуговиц.
В Казани он начал учиться в медресе «Касимия», сверх того брал частные уроки арабского и русского языков, общался с татарскими учеными и русскими востоковедами. Отец его простил за самовольный уход из дома и стал отдавать для учебы деньги, заработанные на сборе и продаже дикого бортевого меда, а это был заметный доход в Горной Башкирии. Ахмет-Заки купил себе одежду европейского покроя, стал сам писать и печатать статьи в местных татарских газетах. Однажды наш герой решил «раскрепоститься». На газетный гонорар он купил круг свиной колбасы и бутылку водки, предполагая именно так приобщиться к европейской культуре. Пришедший сосед увидел его спящим. Но результат эксперимента Валидову не понравился, на оставшуюся жизнь он по возможности держался правил халяля.
Значит, попытка приобщиться к «русскому миру» была провальной. Выбор – быть татарином или башкиром пока не возникал. Да это в большой мере было тогда деление не столько национальное, сколько сословное. Башкиры – кочевые или полукочевые скотоводы, собиратели лесного меда. Татары – с давних, добатыевских времен, когда их называли булгарами, оседлые земледельцы или торговцы. Собственно, ведь литературный язык со времен Золотой Орды у всех ее племен был общий – тюркѝ, на нем писали и татары, и узбеки, и каракалпаки, и грамотные башкиры с казахами. Национальные литературные языки еще только рождались. Появлялись и первые национальные писатели – татары Галимджан Ибрагимов и Габдулла Тукай, башкир Мажит Гафури, казах Мухтар Ауэзов и другие.