И тот же Воронцов, всегда считался солидным, авторитетным офицером, а с началом боевых действий перед каждым полетом стал как мальчик волноваться, выпрашивать у техников стаканчик спирта для храбрости. Под Изюмом струсил, бросил меня в бою… Теперь «устроился» комиссаром эскадрильи…»
Саша всегда помнил, как первое время ему тоже становилось страшно, когда в полете натыкался на стену ослепительных вспышек от разрывов зенитных снарядов или когда, обернувшись, обнаруживал нависающее над собой желтое рыло «мессершмитта». Разве к такому привыкнешь, да еще когда почувствуешь тупые удары пуль в бронеспинку сиденья или в корпус самолета.
Сколько раз перед вылетом он подавлял в себе эту проклятую, сидящую словно заноза в подсознании мысль: «А вдруг собьют? А вдруг подожгут?» Он подавлял эту подлую мыслишку тем, что начинал злиться на себя, на нее, и она, словно пугаясь, исчезала. Этому научил его первый командир эскадрильи Атрашкевич незадолго до своей геройской гибели во время налета на Бельцы. «Каждому страшно, – говорил комэск. – И тебе, и мне, и Грише Речкалову, летающему на «чайке». Но ты сумей держать свою голову холодной. Сохранишь спокойствие – значит, твое счастье. Потеряешь – значит, конец!»
Постепенно Покрышкин нашел противоядие от этих подлых мыслишек: он научился не думать ни о чем постороннем, ни на миг не отвлекаться в бою от управления самолетом и использования оружия. Сосредоточиться только на одном, твердил он себе, как сбить противника и сделать это толково, без потерь. Боевые вылеты он стал расценивать как работу – тяжелую, изнурительную, изматывающую, но жизненно неизбежную и необходимую. Другого просто не дано. «Я чернорабочий войны – сбил сегодня противника, значит, поработал хорошо. Если сбили меня – значит, я работал небрежно, что-то упустил, прошляпил. Буду работать хорошо – никто меня не собьет».
Сказалась рабочая закалка, полученная им в ФЗУ и на заводе.
Постепенно, по мере того как рос счет сбитых им самолетов, росла и его уверенность в себе, в правильности выбранной им солдатской философии.
…Паскеев стоял от всех в стороне. Едва Покрышкин приблизился, как он бросился к нему и начал что-то торопливо объяснять. Но Саша ничего не слышал: от одного вида этого человека, его бегающих глаз, суетливых движений, душила такая ярость, что он изо всех сил сдерживался, чтобы не бросить в глаза: трус, подлец, и пристрелить его на месте. Лишь бегающие на скулах желваки выдавали его состояние.
Подошел командир полка, и Покрышкин отвлекся: пришлось доложить о вылете, о потерях. Исаев молча выслушал и уже на ходу бросил: «Ладно, разберемся. Готовь к вылету новую группу».
Вот так. Столько времени готовил эскадрилью на Каспии к групповым боям, и в один миг все пошло насмарку. Козлов, Голубев… Не укладывалось в голове, что их уже нет. В памяти всплыли события, связанные с Голубевым, симпатичным здоровяком, с которым вместе пришлось столько пережить.
В начале сорок второго полк участвовал в штурмовках вражеских войск в районе Сальска, Тихорецка и переправ через Маныч. Александр только что вернулся из-под Орехова, где был сбит немцами. Свой полк он нашел под Ростовом. Тогда командир полка Иванов предложил ему подлечиться, а потом заняться подготовкой молодых летчиков. Из них создали эскадрилью, во главе поставили Крюкова, Покрышкина к нему заместителем, для обучения дали десять стареньких «И-16».
Среди этой группы своей хваткой сразу выделились Вербицкий, Науменко, Мочалов, Бережной и Голубев. Новая эскадрилья занялась штурмовкой станций и эшелонов противника.
Уже в июле сорок второго новый командир полка Исаев поручил Александру заняться подготовкой очередного пополнения – группы молодых летчиков, прибывших в полк после окончания Сталинградской летной школы.
В начале сентября Покрышкин с Голубевым на полуторке отправились в станицу Шкуринскую.
..Было солнечное утро. Возле штабной землянки построились молодые пилоты. Спустя минуту из землянки вышел Покрышкин с сердитым выражением лица и, пробурчав: «Опять вас, слабаков, на мою шею повесили», – начал опрос: кто где служил, что кончал, сколько часов налетал. Выслушав всех, он почесал затылок, потом изрек:
– Да-а, с полетами у вас негусто. Летать надо больше. Запомните – самое главное оружие летчика-истребителя – техника пилотирования. Потом тактика, стрельба и так далее. Понятно? Кто назначен в первую эскадрилью?
– Я, – вперед шагнул худенький Василий Островский.
– Один? Ясно. Голубев, – обратился он к рослому здоровяку, появившемуся из землянки, – познакомься, вот к нам в первую прибыл новичок.
Потом повернулся к строю:
– В общем, так: сейчас я лечу за учебным самолетом. Летать будем настолько интенсивно, насколько позволят нам немцы, которые пылят вон на той стороне Дона. – Он показал на запад рукой: – Учитесь крутить головой, крутить до тех пор, пока не выключил мотор. Да и на земле смотреть, иначе убьют. Вот так на фронте. Ясно?
– Ясно, – нестройно ответили летчики.
– Если ясно, свободны. – Покрышкин повернулся и, не глядя ни на кого, ушел опять в землянку.
Летчики двинулись в свою. Встретив по пути техника, они поинтересовались:
– Кто этот сердитый капитан?
– Покрышкин, заместитель командира первой эскадрильи, – охотно объяснил техник. – Он сейчас все начальство: командир полка не летает, командиры двух эскадрилий в командировке, вот он и заворачивает всей войной в полку.
– Силен, видать, пилотяга?
– Во! – показал большой палец техник.
Один пилот из молодых, Виктор Никитин, все размышлял, что имел в виду Покрышкин, когда, знакомясь с ним, сказал: «Вот, второй Никитин, хорошо бы, чтобы был таким, как первый».
Позже он узнал, что в полку воевал симпатичный летчик Даниил Никитин, приятель Андрея Труда. 5 мая 1942 года он атаковал «Фокке-Вульф-189», или, как его все называли, «раму», который вел разведку над аэродромом, и поджег его. На нашего пилота бросились четыре «мессера», прикрывавшие своего разведчика. Одного Даниил сбил, а во второго врезался на встречно-пересекающемся курсе, после чего вместе с остатками своего «Мига» упал на землю неподалеку от аэродрома.
Покрышкин начал заниматься с молодыми пилотами по распорядку прифронтовой военной школы: занятия в землянке, политбеседы, учебные полеты на «Ути-4» и «МиГ-3». Надо было передать молодым опыт, добытый ветеранами потом и кровью в жестоких боях.
В Сталинградской школе новичков готовили по старым программам в расчете на «И-16» и «чайку». Покрышкин сразу начал с разъяснения преимуществ полета парой на «МиГ-3», о наиболее выгодных заходах при штурмовке наземных объектов, показал, как следует маневрировать в зоне зенитного обстрела, говорил о тактике и вооружении немецких самолетов. Он рисовал на доске их силуэты и объяснял, под какими ракурсами следует к ним подходить и с какого расстояния открывать огонь. Не забыл упомянуть о своих ошибках, а также ошибках однополчан, не вернувшихся из боя. Завершающим этапом учебы стала отработка элементов воздушного боя на «Миге».
Молодежь «сражалась» друг с другом с таким азартом, что не заметила, как однажды в зоне появился «Юнкерс-88», сбросил на их аэродром бомбы и благополучно скрылся.
При разборе полетов Покрышкин пропесочил молодых, а для себя решил – пора их отправлять на фронт.
Кажется, что все это было вчера…
Потом мысли его незаметно вернулись к концу лета сорок второго, столь памятного ему.
У синего моря
1
В августе 1942 года, возвращаясь с очередной штурмовки, Александр увидел на своем аэродроме много незнакомых самолетов. Оказалось, что это сел 45-й полк Дзусова. Командование воздушной армии приняло, наконец, решение вывести 16-й гвардейский истребительный полк на отдых, пополнение людьми и новой техникой, а старые «Яки» было решено передать летчикам 45-го полка, причем не завтра или послезавтра, а прямо сейчас.