По натуре своей человек цельный и гордый, он всегда сильно страдал от незаслуженных обид, хотя и скрывал это от окружающих. Он всегда считал, что живет и поступает правильно, как подобает честному человеку. Не переоценивал своих заслуг, с одинаковой требовательностью относился к себе и другим, не мирился с тем, что считал неправильным в фронтовой жизни. И вот теперь его принципиальность была перевернута с ног на голову, передернута и использована в своих целях некоторыми так называемыми «товарищами по партии, настоящими коммунистами». Они попросту воспользовались случаем, чтобы избавиться от неудобного им человека, а на все остальное им просто наплевать. Был человек и нет его, война все спишет.
«Как же быть, – мучительно размышлял он, – к кому же обратиться за помощью? Иванова нет, комиссар полка Погребной где-то в госпитале…»
Чтобы чем-то себя занять и не слоняться без дела, он решил систематизировать свои мысли по совершенствованию тактики воздушного боя, которые периодически заносил в свою тетрадку. Теперь, целыми днями пропадая на берегу моря, не обращая внимания на ветер, он работал над своими заметками. Загорел, физически отдохнул.
Вечерами его навещали верные товарищи, приносили из столовой еду, и пока он торопливо поглощал очередную миску холодной перловой каши с помидором, рассказывали ему новости.
Вместе с ними приходил Вадим Фадеев. Чувствовал он себя неловко.
– Саша! Ты на меня не обижаешься? – спросил как-то гигант, виновато посматривая на друга.
– За что?
– Ну как за что. Нескладно все-таки получилось. Ты меня рекомендовал в полк, а я теперь командую твоей эскадрильей. Вроде как подсидел тебя.
– Ну и чудак же ты, Вадим! – засмеялся Саша. – Ну при чем здесь ты. Ты ни в чем не виноват. А то, что тебе доверили мою эскадрилью, меня даже радует. Ребята уже все опытные. Возьмешь мои записи и будешь по ним готовить эскадрилью к новым боям… Вот видишь, здесь написано: успех боя зависит от превосходства в высоте, скорости, маневре и огне. Вот и будешь отрабатывать с ними эти элементы.
– А ты?
– Боюсь, что мне уже не придется…
– Ты что надумал, Сашка?! – Вадим энергично тряхнул Александра за плечо. – Брось дурить! Мы с тобой еще не раз подеремся против фрицев!
Но Саша молчал, задумчиво глядя в вечернюю морскую даль. Ему не хотелось говорить о том, что вот уже несколько ночей, по инициативе командира полка его регулярно приглашает к себе в так называемый кабинет уполномоченный особого отдела Прилипко.
Молодой старший лейтенант, выбритый, аккуратный, пахнущий одеколоном, при свете керосиновой лампы каждый раз допытывается, где и когда Покрышкин уклонялся от боя, кого из летчиков бросил в бою, почему оспаривал указания командира, которые являются в армии законом для подчиненного и должны выполняться беспрекословно, точно и в срок.
Саша пытался объяснить, что воевал не числом, а умением, что это правило он, как и вся армия, исповедовал с начала войны, что на этой почве и происходили его столкновения с командиром полка. Но все было напрасно.
При всей его обходительности особист был ему неприятен, и он с трудом сдерживал себя, чтобы не сорваться. Он решил, что лучше вообще не обращать внимания на его идиотские вопросы.
В июле, когда немцы заняли Крым, захватили Ростов, их танковые и моторизованные дивизии рвались к Волге и на Кавказ, и требовалось до последней возможности, до последней капли крови защищать и отстаивать каждую позицию, каждый клочок русской земли, как гласил знаменитый сталинский приказ номер 227 от 28 июля 1942 года, решительные действия особистов, комиссаров и командиров воспринимались как своевременные и уместные.
Но здесь, в тылу, за сотню километров от передовой, рыться в мелочах, собирать наветы на боевого летчика, заслуженного офицера, допрашивая не только его самого, но и его боевых товарищей, пытаясь вытянуть из них ложные показания, казалось ему верхом тупости и кощунства.
Более нелепого, более абсурдного подозрения Покрышкин не мог бы и вообразить. Воевал он у всех на виду. В каждом воздушном бою старался следить за товарищами и вовремя их выручать, никогда не бросал на произвол судьбы своих ведомых. Этот факт мог подтвердить любой летчик полка, и они это делали, в обиду Сашу не давали. Вот почему старший лейтенант крутился на одном месте и никак не мог продвинуться в расследовании.
И все-таки прошлой ночью особист нашел зацепку.
– Расскажите, как вы выходили из окружения в районе Орехова, – как всегда вежливо предложил он.
– Я был сбит в неравном бою, – начал свой рассказ Александр. – Упал на нашей территории, недалеко от передовой. Первую помощь мне оказала какая-то пожилая женщина в своем доме. Промыла глаза, перевязала лицо и показала, где располагаются передовые позиции наших войск.
На окраине села я встретил несколько наших бойцов, которые провели меня на свой командный пункт. Там меня принял командир полка, оборонявшего село Малая Токмачка, внимательно выслушал и пообещал дать машину с солдатами, чтобы я мог вывезти самолет из-под обстрела.
– Номер воинской части и фамилию командира полка помните? – поинтересовался особист.
– Нет, я их не знаю.
Особист сделал какую-то пометку в своих листах.
– Ну хорошо, продолжайте.
– Потом командир полка приказал препроводить меня в медпункт и перевязать. Неподалеку шел упорный бой, рвались снаряды, трещали пулеметы и автоматы.
Далее Саша рассказал, как была отбита атака вражеской пехоты и командир приказал сержанту взять солдат, грузовик и помочь летчику. Как долго возились они с самолетом, пока ночью не подкопали его и смогли погрузить хвост в кузов грузовика. Потом двинулись к Пологам.
Ехали всю ночь. Утром въехали в какое-то село. Это были Пологи. Там он снял с самолета крылья, чтобы легче было буксировать. В Пологах у него ухудшилось состояние глаза. В госпитале ему сделали перевязку, там же он узнал, что его ведомый Комлев жив, но ранен и уже отправлен в тыл.
После перевязки и краткого отдыха он решил двигаться дальше. Но куда? На восток дорога была перерезана немцами. Сориентировавшись по карте, он решил пробиваться на юг, к Черному морю.
Так до утра он рассказывал свои приключения: как прибились к группе военных, как пробились в Черниговку и там примкнули к большой группе военнослужащих и вместе с ними решили идти на прорыв. Самолет ночью, по рекомендации какого-то авиационного генерала, он сжег. Потом напоролись на немцев. За руль автомашины, подобранной по дороге, сел шофер из местных, хорошо знающий дорогу, и они поехали.
– А вторая машина где же осталась? – вдруг спросил особист, доселе, как казалось Саше, уже дремавший.
– Вторая машина отстала, когда мы напоролись на немцев. Думаю, что сержант, сидевший за рулем, специально это сделал. Еще раньше он предлагал мне гражданскую одежду, уверяя, что так безопаснее выходить из окружения, что уже однажды ему такая маскировка помогла. Я категорически отказался от его услуг и посоветовал ему оставаться воином, смело смотреть в глаза опасности.
– Понятно. Что же было дальше?
– Дальше? Значит, так, всех, кто был в овраге, в лесополосе и ждал ночи, чтобы прорываться на восток, построил в колонну пехотный полковник и дал команду двигаться вперед. Как только мы оказались на открытом месте, чуть в стороне взлетели в воздух ракеты, и по дороге застрочили немецкие пулеметы. Послышались крики, стоны, люди начали падать на землю. Но полковник заставил всех подняться и бежать вперед, только так можно было прорваться. И мы пошли. Свистели пули, вокруг рвались мины. «Летчик, а ну покажи пример!» – крикнул мне полковник.
Я с группой солдат пристроился за броневиком, и мы, увлекая остальных, пошли дальше. Много чего там было, сейчас уже не помню. Но главное – мы прорвались к Володарскому и оказались на нашей территории. Потом добрался до Ростова, где я и нашел свой полк.
Саша замолчал и сразу вспомнил Кузьму Селиверстова, однополчанина, с которым он начинал войну в Молдавии, потому что он погиб буквально накануне его возвращения из окружения.