– Спасибо, Юнус, – ответил имам, снимая со стены свой пистолет и вручая его мюриду.
– Это тебе за радостную весть.
Когда Шамиль и Ага-бек вышли из мечети, к дому Шамиля уже спешили женщины. Завидев имама, они бросали на ходу:
– Пусть сын твой будет счастлив!
– Да порадует он отца!
– Пусть жизнь его будет долгой!
У дома Шамиля уже собрались мюриды и остальные жители Ахульго, и все поздравляли имама и пожимали ему руку по горскому обычаю.
В доме Шамиля собрались его родственницы. Одни готовили еду, а другие наряжали детскую кроватку. Это была деревянная колыбель с полукруглыми ножками, на которых она раскачивалась. Таким же округлым был и верх колыбели с продольной перекладиной. Колыбели передавались по наследству. В этой качала своих детей жена Шамиля Патимат, и могло оказаться, что и сам Шамиль когда-то лежал в ней младенцем.
Когда вошли Шамиль и Ага-бек, женщины встали, приветствуя мужчин, а из комнаты Джавгарат вышла старшая сестра Шамиля Патимат с плачущим младенцем на руках. Шамиль осторожно пожал крошечную руку сына. Младенец посмотрел на Шамиля и затих.
– На отца похож, – сказала Патимат.
– Похож? – улыбался Шамиль, теребя свою бороду.
– Когда родился, ты был точно таким.
– Пусть сын будет таким же сильным и благочестивым, как его отец, – сказал Ага-бек, снимая свой дорогой кинжал и кладя его на руки Патимат рядом с младенцем.
– Пусть будет лучше меня, – сказал Шамиль.
– Как себя чувствует его мать?
– Помучилась немного, – опустила глаза Патимат.
– Устала бедняжка, но теперь все хорошо.
– Присмотрите за ней, – попросил Шамиль и улыбнулся своему сыну, который не отрывал от отца своих серо-голубых глаз.
Когда они вернулись наверх, неподалеку уже резали жертвенных баранов.
– Это от меня! – помахал окровавленным ножом ашильтинский чабан Курбан.
– Даст Аллах, скоро и у моего сына появится наследник!
– Дай Аллах, дай Аллах, – кивал Шамиль.
– Когда у тебя родится внук, бараны будут мои.
Шамиль немного успокоился. Мир теперь казался ему прекрасным, как эти горы, окружающие Ахульго. И трудно было представить, что есть на свете что-то, что могло бы нарушить эту чудесную гармонию мироздания.
Вдруг раздался взрыв, от которого слегка задрожала земля. Это Сурхай на Старом Ахульго строил для людей подземные убежища. Осколки развороченной горы собирали, чтобы строить из них укрепления и завалы.
Со стороны Ашильты поднимались ослы, которые волоком тащили по паре бревен. Эти были бревна из разрушенных Фезе ашильтинских домов.
Затем раздался еще один взрыв. К этому все давно привыкли, но Шамилю послышалось, будто новорожденный испуганно заплакал.
На мавлид – благодарственную молитву собрался весь ахульгинский джамаат. Честь наречения имени сыну имама была предоставлена Курбану. Он взял младенца на руки и произнес:
– Бисмиллягьи ррахIмани ррахIим!
Затем нашептал на уши младенцу особую молитву, читаемую в таких случаях, и воскликнул:
– Да будет он Саид!
Имя это означало почетный титул наследников пророка.
– Да будет он Саид! – подхватили остальные.
– Да благословит его Аллах!
Утром Шамиль провожал Ага-бека.
– Я оставлю у тебя несколько своих людей, – сказал наиб.
– Это хорошие строители, располагай ими, как сочтешь нужным. И еще я оставлю тебе голубей.
– Голубей? – удивился Шамиль.
– Они обучены приносить письма. Когда захочешь приказать мне что-то, они доставят письмо в тот же день, а затем вернутся обратно.
Глава 19
На рассвете ворота крепости Внезапной открылись, из них выехала сотня казаков, а следом появилась коляска, в которой ехал Граббе с помощниками. Замыкало колонну походное орудие, прыгавшее на ухабах. Пулло проводил гостей через мост, проехал с ними аул Эндирей, а затем повернул назад.
Конечной целью путешествия Граббе была Темир-Хан-Шура, считавшаяся столицей Дагестана. И именно там, в непосредственной близости от владений Шамиля, Граббе предполагал составить окончательный проект кампании против имама.
Граббе пребывал в отличном расположении духа. Но когда он видел на дороге горцев, нехотя уступавших дорогу экипажу с эскортом и мрачно поглядывавших вслед, на сердце у него скребли кошки. Его все больше начинало раздражать, что тут всякий, на коне или арбе, ехал рыцарем, не признающим авторитетов. И гарантией его достоинства служили непременный кинжал, который он не замедлит пустить в ход по своему разумению. А встречались еще и с пистолетами. Казаки – другое дело, им по службе положено. А на что кинжалы этим бандитам?