Ханы мрачно уставились на Граббе, будто это он возвел французского короля на эшафот. Насладившись произведенным эффектом, Граббе продолжил:
– И что в результате?
– Что? – вместе спросили ханы.
– Иллюзии скоро развеялись, – сказал Граббе.
– Начали со свободы, а кончили императором Наполеоном!
Ханы облегченно вздохнули.
– Это который на Москву ходил? – спросил шамхал.
– Он самый, – кивнул Граббе.
– И я не раз имел честь его видеть.
– А потом что было? – спросил Ахмед-хан.
– Потом мы взяли Париж, а Наполеон умер в ссылке, посреди океана, на острове Святой Елены. Так-то!
– Шамиля бы тоже туда, – мечтал шамхал.
– Со всеми его революционерами.
– Мюридами, – поправил Ахмед-хан.
– Франция – где, а они – тут. Сначала нас истребить хотят, господин генерал, а потом за вас возьмутся.
– Нет уж, – покровительственно улыбался Граббе.
– Прежде мы сами за них примемся.
– Мудрые слова, – похвалил шамхал.
– Давно пора, – кивал Ахмед-хан.
– В горах ни одного надежного аула не осталось. Каждый на законную власть кинжал точит. А у нас на всех сил не хватает.
– Надобно не столько числом воевать, сколько умением, – изрек Граббе.
– А главное – порядок во всем надобен. У меня не забалуешь.
– Очень правильно, – закивал Ахмед-хан.
– Когда сила есть, и порядок будет.
Ханы отбыли весьма удовлетворенные, пообещав содействовать Граббе чем только могут. Вопрос теперь стоял о жизни и смерти: или они – или Шамиль. Горы не могли долго терпеть разных правителей. Перед лицом общей опасности владетели решили действовать сообща и забыть бывшие между ними раздоры.
Понимая, как нелегко приходилось в горах Ахмед-хану, уже не имевшему сил, чтобы оградить свои владения от влияния Шамиля, шамхал Тарковский решил сделать благородный жест. Опасаясь, как бы последнего наследника Хунзахских ханов не постигла участь французского короля, шамхал пообещал вернуть во владение пятилетнего Султан-Ахмеда, который приходился ему племянником, аулы Урма, Параул и Дургели. Эти аулы располагались неподалеку и были защищены царскими войсками. В свое время они были отобраны Ермоловым у воевавшего против него Ахмед-хана Аварского и подарены шамхалу Тарковскому – покойному отцу нынешнего шамхала Абу-Муслима.
– Как думаешь, – прищурил глаз Ахмед-хан, – пойдет Граббе на Шамиля?
– Ему это нужно больше, чем нам, – ответил Абу-Муслим.
– А будет тянуть, скажу, что мюриды хотят захватить Хунзахскую крепость, – пообещал Ахмед-хан, которому царская крепость у него под боком тоже не нравилась, но делать было нечего, приходилось терпеть.
– А разве уже не хотят? – удивился шамхал Тарковский.
– Думаешь, Шамиль забыл, как в Хунзахе убили имама Гамзатбека? Он бы давно все горы к рукам прибрал, если бы не Хунзах с его крепостью. Я бы на твоем месте не ждал. Эти генералы ничего не понимают. Раз мы пустили их на свои земли, путь воюют.
Ахмед-хан внял совету шамхала, как только прибыл в Хунзах. К тому же оказалось, что еще несколько аулов перешли на сторону Шамиля и вернуть их в покорность не мог даже отчаянный храбрец Хаджи-Мурад. Брожения начались и среди самим хунзахцев, подозревавших, что царская крепость построена не столько для того, чтобы защитить их от мюридов, а затем, чтобы обратить в крестьян самих хунзахцев.
Комендант крепости всегда от них чего-то требовал, прибывавшие отряды становились лагерями вокруг крепости, вытаптывая луга и поля, лошади их превращали родники в грязное месиво, солдаты съедали целые отары овец. А теперь еще велено был снабжать крепость дровами, которых было негде взять на Хунзахском плато. Когда последнее требование не было выполнено, солдаты принялись таскать бревна из пустых домов. Пустые не значило – ничьи. Но обиженных хозяев никто не слушал.
Власть Ахмед-хана становилась все более шаткой, а влияние Шамиля неудержимо росло. Даже теперь, когда он не предпринимал никаких серьезных действий и был занят строительством на Ахульго да исправлением нравов своих соплеменников.
Ахмед-хан, не долго думая, призвал своего мирзу, секретаря, и велел ему сочинить письмо о страшных бедствиях, которые постигнут Хунзахское ханство и весь Кавказ, если власти Шамиля не будет теперь же положен конец.
Мирза постарался так, что ему стало немного жаль расставаться со своим произведением. Это был истинный шедевр, украшенный представлениями горцев о Страшном суде. Прочитав письмо, Ахмед-хан удивленно почесал голову, а затем велел сделать еще одну копию, чтобы отправить ее в Тифлис, главному начальнику. Усердный мирза переписал письмо дважды, оставив одну копию и себе, для примера потомкам.