Улетучивались сомнения, волнение душило Ахундова. Ему захотелось высказаться. Он взял каламдан [45], вынул гусиное перо и на обложке новеллы Куткашинского записал: "Душа моя из тех пламенных душ, которые никогда не в состоянии скрыть ни радости, ни печали, а потому я не могу не сообщить вам сегодняшнюю мою радость: уничтожилось для меня всякое сомнение в несбыточности начатого нами предприятия, и желание наше близко к исполнению, о чем с сего же числа даю вам верное обещание. Объяснение оставляю до другого удобного случая.
18 марта 1846. Мирза Фатали".
Это был черновик письма к Уцмиеву. Но вручить письмо ему не удалось Уцмиев уехал.
Ахундов вновь почувствовал себя одиноким. Как глупо было верить, что эти высокопоставленные дворяне смогут понять его мечты, смогут решиться на смелое, благородное дело, пожертвовать собой ради народа.
Он один. В бурю, в ненастье, без чужой помощи должен он ринуться в жизнь.
Судьба ежечасно наносила ему удары. Исчезали старые друзья, появились новые, а круг врагов становился все шире и шире.
Бакиханов духовно уже больше не существовал для Ахундова. Он уехал в Стамбул, чтобы повергнуть к стопам турецкого султана свои научные труды, а затем отправился в Мекку на поклонение праху Мухаммеда. Мирза Шафи жил в Гяндже. Абовян уже давно уехал из Тифлиса и находился в Эривани. Ему жилось нелегко в родном городе. Тайные доносы, нападки царских чиновников и эчмиадзинского духовенства делали его жизнь все более невыносимой. По клеветническому доносу уездного начальника Блаватского Абовян был обвинен в оскорблении армянского католикоса Нерсеса, а вслед за тем подвергнут аресту.
Пришла весть о смерти Бакиханова в Аравийской пустыне от холеры. Остро ощутил Ахундов его гибель. Хотя Бакиханов своей поездкой в Мекку и вызвал досаду и недовольство, Ахундов знал, что это был выдающийся человек и, несмотря на все свои глубокие противоречия, горячо любил родину и хотел только блага своему народу.
Вскоре из Эривани пришла новая печальная весть: при таинственных обстоятельствах исчез Абовян. Никто не знал, что с ним случилось. Арестован? Сослан? Убит? Утонул? Покончил жизнь самоубийством? И вновь в памяти Ахундова возникли строки, написанные давным-давно, в год смерти великого русского поэта: "Безумна птица, которая, однажды увидев сеть своими глазами, для зерна вновь летит на опасность".
Ахундов опять обратился к книгам. В Тифлисе распространялись почти все столичные русские журналы и газеты. В 1846 году в городе начала выходить газета "Кавказ". Редакция этой газеты была контрагентом ряда издательств. Она продавала литературу, поступающую из Петербурга и Москвы. О значительном количестве получаемых книг можно судить по регулярно печатаемым объявлениям; в некоторых из них перечислялось 40–50 названий книг разнообразного содержания.
Шли дни, месяцы. Ахундов не мог решить мучающих его вопросов.
8 октября 1846 года он был на представлении "Горе от ума" Грибоедова. Потом смотрел пьесы Мольера, Шекспира. Постепенно в его сознании выковалось решение: он будет драматургом, создаст пьесы на азербайджанском языке, через театр просветит свой народ, театр поможет ему общаться с миллионами…
Огонь вырвался наружу.
Кончилось мрачное оцепенение, начиналась жизнь, сотканная из мечтаний и надежд.
В 1845 году был поставлен вопрос об организации казенного театра в Тифлисе. Для этой цели было переоборудовано помещение тифлисского манежа, где вскоре открылся временный театр.
На тифлисской сцене, пользовавшейся большим успехом, обычно ставились водевили и мелодрамы. Так, например, в первый театральный сезон было поставлено 106 водевилей. Но наряду с этим в репертуар театра включили и классические произведения. Весною 1851 года строительство нового помещения было закончено, а 12 апреля театр был открыт в торжественной обстановке. Директором его был назначен граф В.А. Соллогуб.
Театр значительно оживил художественную и культурную жизнь Тифлиса. Он имел огромное общественное и культурное значение. Успех театр завоевал не сразу. Но постепенно он стал привлекать местную публику, и театральная жизнь вступила в пору расцвета. Тифлисцы целую зиму наслаждались небывалым явлением — оперою. Они почувствовали обаяние музыки европейских народов, их слух и сердце пленили "Эрнани", "Севильский цирюльник", "Риголетто". Главную часть посетителей составляли грузины, армяне, азербайджанцы, очарованные нахлынувшей на них волной европейской музыкальной культуры, звучанием чудных мелодий гениальных композиторов, ритмом и прелестью танцев и балетных сцен, совершенно неожиданных, незнакомых для них. Пусть все это исполнялось не всегда на высоком уровне мастерства, но это было неким чудом, манящим и увлекающим воображение. Успех некоторых опер был ошеломляющим. Так, например, оперу Мейербера "Роберт-дьявол" приходилось давать несколько дней подряд.
Пестрая шумная публика заполняла театр. Любо было смотреть на темную массу партера, на блестящие ряды лож. Всюду сверкали живописные наряды. Дешевые места на верхней галерее были набиты мальчишками, которые, широко раскрыв рот, жадно смотрели на сцену, внимательно слушали музыку и пение, "дивились диву невиданному, даже иногда подхватывали аплодисменты партера".
Но опера не была единственным предметом увлечения. На сцене театра с неменьшим успехом шли произведения Грибоедова, Гоголя, Островского, Мольера, Шекспира, Скриба. Был составлен проект организации грузинской и азербайджанской трупп.
Ахундов страстно увлекся театром. Он с особым рвением стал изучать мировую драматургию, читал античных писателей, интересовался русскими водевилями. Он перелистывал сотни страниц, часто посещал театр, вникал в игру актеров, любовался меткостью диалога, неустанно изучал технику драматического искусства, пытаясь раскрыть тайны мастерства великих драматургов. А жизнь он знал прекрасно, и в его голове постоянно носились образы, сюжеты, идеи. Ахундов готовился стать первым на Ближнем Востоке драматургом.
12
Работая в канцелярии наместника Кавказа, Ахундову, больше чем кому-либо другому, приходилось сталкиваться с социальной несправедливостью.
Его сильно задевали и грозный тон чиновника, кричащего на бедного крестьянина, пришедшего в Тифлис жаловаться на помещика, и бесправное положение своих земляков, обивавших пороги судебных учреждений, царских канцелярий, безуспешно добивавшихся восстановления своих прав, возврата незаконно отнятых земель и имущества.
Ахундов часто звал земляков к себе, да они и без приглашения приходили к нему: он писал для них прошения, давал советы, если нужно, сам ходил с ними по различным учреждениям, спорил с чиновниками, просил, объяснял, а они, не понимавшие русского языка, безъязычные, смотрели на него умоляющими глазами, надеясь, что он поможет спасти их семьи от разорения. Как больно сжималось сердце Ахундова, когда он видел эти просящие взгляды! Но что может сделать он, переводчик Ахундов? Ничего. А что может сделать Ахундов — писатель, драматург, трибун, публицист? Он может сделать то, чего не сделает целая армия. Решение Ахундова быть драматургом закалялось, превращалось в сталь: она могла согнуться, но сломаться — едва ли.
"Природе человека присущи две главные особенности, — писал Ахундов, — одна из них — печаль, другая — радость; признак печали — плач, признак радости — смех. Печальное происшествие или радостное событие, устное или письменное сообщение об этом пробуждает в природе человека эти два явления. Если это передается в устной или письменной форме, основным поводом печали и радости, плача и смеха является повествование. В большинстве случаев событие, сообщенное в недоступной форме, не оставляет какого-либо впечатления. Но если то же самое событие будет передано иным, особым способом, то оно может оставить глубокое впечатление. Мы неоднократно наблюдали это в обществе бездарных или даровитых проповедников… Польза передачи человеческих страданий и красоты заключается в том, что она отражает нравственность и характер людей. Слушатели воспримут доброе с удовлетворением и будут подражать ему, а злое доставит им неприятность. Слушание подобных повествований доставит им удовольствие, и они не будут стремиться к недоброму и грешному". Уже из этих слов можно заключить, что Ахундов ставил перед собой воспитательную задачу: исправлять нравы людей, улучшать их жизнь. Он придавал чрезвычайно большое значение миссии писателя, который должен стремиться пробуждать в массах благородные идеи, ненависть к невежеству, любовь к культуре.