Аид: иная судьба
ПАРОД. КУРЕТЫ
А может быть, всё было наоборот?
Погода была прекрасная,
Принцесса была ужасная…
«Это ему было суждено! Он должен был возмужать на Крите! Стать первым из братьев! Одолеть отца! Хочешь — я прочту для тебя эти строки, глупая жена Крона?! В них Крон не проглотил больше никого из твоих детей! Там победа родилась раньше, там война закончилась без ярости Гекатонхейров, там на трон сел не сластолюбивый тиран, а мудрый и зрелый Владыка, там наступил новый Золотой Век! Лучше, чем Золотой Век!»
«Аид, любимец Судьбы»
Иногда я думаю — чем это могло бы кончиться. Если бы началось не так.
Тогда я жму плечами. Отворачиваюсь от озер, из которых глядит на меня тот, иной: губы в нитку, в глазах — пустота Тартара, с пальцев капает ихор. Отворачиваюсь и ухожу, оставляя его смотреть вслед из отражения — и пусть себе серебристый тополь роняет ему листья на плечи, пусть он сутулится, пусть чертит невидимым стилосом по невидимому песку линию каких-то своих, незнакомых мне воспоминаний.
Наверное, у него все неправильно начиналось — у того, иного. Надеюсь, у него там хотя бы кончилось правильно.
И все же — чем это могло бы кончиться, если бы началось не так?!
Мысли скользят, извиваются, поднимают со дна памяти давнюю легенду, а может, сказку, рассказанную чьим-то безмерно усталым голосом. О титане Кроне, который сверг своего отца и взял в жены Звездоглазую Рею. О пророчестве свергнутого Урана: «Судьба-Ананка, рожденная из Хаоса прежде всех, не минует тебя. Придет час — и тебя свергнет сын».
«Когда прозвучало это предсказание, жена Крона Рея ждала ребенка. Ей так хотелось — пусть будет девочка. Она даже придумала ей хорошее имя — Гестия… Но родился мальчик. Наследник. На свет появился мальчик с волосами чернее смоли и глазами, впитавшими темноту ночного неба. И тогда Крон приказал принести младенца ему…»
Я знаю продолжение этой сказки, ибо я — это продолжение. Вот только сны иногда подкидывают неожиданное: долгий крик, раздирающий грудь, вечный мрак, бесконечные лабиринты времени. И тогда, стряхивая невольный озноб с кожи, я опять ныряю в глубь памяти — и успокаиваюсь, вспоминая.
— Она ведь не принесла?
— Да, мой мальчик, она не принесла…
— А что она тогда сделала?
— Она взяла камень. Обычный камень, завернула его в пеленки и отдала мужу. Крон проглотил камень, думая, что глотает сына, и мальчик с черными глазами и волосами остался расти на острове Крит, под надзором нимф.
— А если бы она вдруг принесла?
— Ты перебираешь такие страшные «если», мой мальчик. Зачем ей было отдавать своего первенца Крону?
— Ну, она же не знала, что он его съест. И, может, она боялась. Или если вот…
— Не надо этих «если», маленький Климен. Все могло быть только так. Только так…
— А этот мальчик… ну, который еще Крона свергнет… это я?
Да, это я.
Аид Громовержец, Владыка Олимпа. Эгидодержец, Гостеприимец, Щедрый Дарами, Справедливый и Мудрый. Хозяин Золотого Века, у которого всё началось правильно.
С валуна, поднесенной женой обезумевшему мужу. С младенца на острове Крит. С гулких ударов куретов в щиты — чтобы заглушить плач ребенка.
Так могло ли начаться иначе? Нет, не могло.
В противном случае — страшно подумать, чем это могло бы кончиться.
Куреты скучали. Двое прилегли в тени корявой яблони, один на эту самую яблоню залез и уныло отчитывался: нет там, мол, ничего интересного. Еще двое несли караул, время от времени яростно грохоча копьями о щиты — звук прокатывался по долине, множился и улетал за море.
Гхар-дах!
— Заморился, — мрачно сказал рыжебородый.
Второй, кудри которого отливали зеленью, цыкнул на откуда-то взявшегося мальчишку: тот вознамерился утащить у отдыхающих товарищей копье.
— Дяденьки, — не смутился мальчишка, — вы козы не видали?
— Мамка твоя коза, — долетело от курета, который чуть не лишился копья. — Ну-ка брысь отсюда!
Мальчишка, однако, никуда не собирался. Крутился вокруг «дяденек», восхищенно рассматривая блестящие на солнце доспехи. Высунул язык, потрогал щит, на котором красовалось оскопление Урана.
Курет с кудрями иззелена подмигнул второму и вдарил по щиту.
Гхар-дах! Гулкое эхо унеслось в дальние дали. Мальчишка отскочил, вылупил черные глаза, почесал укус на ноге и независимо поинтересовался: