А может — не десять котлов. Может — один.
Тук-тук, — неосмотрительно, немудро сказало сердце. В наивной попытке подсчитать миги, которые, может быть, у них есть.
Есть ли?
— Что будет, если отвар из этой травы выпьет бог?
Девочка слабо пожала плечами.
— Станет сильнее. Может быть, будет неуязвим перед другими богами. А перед ними… перед Гигантами… перед ними мы все…
Плесень. Зараза. Сорняки, которые нужно истребить с корнем.
Арес встал из кресла. Попробовал опереться на раненую ногу — одобрительно кивнул. Сделал пару шагов — хромота заметна чуть-чуть.
— Знаешь, женушка, — заговорил почти что весело. — Меня ведь Гермес как-то спрашивал, чем я тут буду заниматься на краю света. Овец, что ли, пасти, сад-огород разводить или в чужом копаться? Оказалось — и впрямь, в чужом садике копаться. Только вот много ли смысла, если мы эту траву — под корень, а мать-Гея себе вдвое больше вырастит?
— Не сможет, — тихо отозвалась Кора. — Она сейчас должна быть истомлена родами. И такое можно вырастить лишь раз.
Такое — лишь раз.
Тонкий девичий палец тихо вел по прожилкам. По серебру в черноте. По неуязвимости, до которой — рукой подать.
Только вот есть садики, до которых легко дойти, но которые непросто покинуть.
— Царица моя…
Афина отмахнулась — погоди, сама понимаю, что нужно туда идти. Что нужно — сейчас, потому что к следующей ночи будет поздно.
Что Мудрость не поможет. Не поможет даже армия.
Поможет только кровь того, кто века невидимкой бил в спину. Пользуясь не мудростью — хитростью и изворотливостью. Набирая свою армию из себя самого.
«У тебя есть армия, — пришел голос того, кого нет среди бессмертных. — Вот она — смотри. Шлем невидимости. Богиня, которой покорны цветы и травы. Твой муж — воинственный. И ты сама. Разве этого мало?»
Нет, — ответила Афина мысленно. Этого не мало. Этого просто недостаточно.
— Они бодрствовали ночью, — сказала вслух.
Арес понял быстро: за годы они отлично научились слышать друг друга, даже не глядя в глаза.
— Сейчас позову, — согласился муж, уже стоя на пороге спальни. Не удержался, фыркнул: — Может, яблочек с собой взять — под щеки им подкладывать?
Утро влилось в день, как в ручеек в реку. Колесница Гелиоса где-то там, вовне, весело мчалась над головой — лила золотое сияние на всех, на всё.
Сада матери-Геи на Флеграх ее лучи не достигали. Сад должен быть — спокойным, тихим. Тенистым, удаленным от любопытных глаз.
Чтобы нежные саженцы не побеспокоили плесень раньше времени.
Плесень — она ведь тут как тут. Дождалась затишного полдня, подползает, невидимая, к нежным саженцам. А саженцы…
А саженцы храпят. Так, что грудь роженицы-Земли сотрясается — наверное, от умиления. Так, что скалы дрожат, а камни подпрыгивают.
Слитный, монолитный храп висит над выжженными пустошами Флегр — над когда-то плодородной, а теперь взрытой и перепаханной почвой. В пятьдесят глоток… или все-таки больше? Ну да, тут же у некоторых — по десятку голов.
Детишки матери-Земли разбросали игрушки — улеглись спать. Игрушки лежат вокруг безмятежно, пылятся: вот тяжкая булава, которую с места не сдвинут вместе Гефест со своими помощниками, а вот гладкие копья блестят адамантом, вот мечи — что-то много, россыпь, палица, дубина, дротик…
Плесень выводить — нужно много игрушек.
Зазевается — подкрадется. И сожрет.
Правда, плесень не торопится жрать пока что. Плесень смотрит издалека. Зоркими глазами воина — из невидимости. Соизмеряет противника, оценивает — сколько там рогов? Голов? Хвостов?
— Копейщик, — шепчет плесень. — А этот против Ареса… вот Зевс, а это кто же… Ифит?
Плесени, кажется, скверно. Если бы ее не держали за руку — давно подошла бы, вгляделась вблизи, догадки свои какие-то проверила. Только вот — держат.
— Пора, — шепчет голосок Персефоны, царицы, ни дня не сидевшей на троне. — Идем же.
И вторая ладонь, мужская, мозолистая, напоминает: пора, идем, насмотрелись.
И Афина с усилием вспоминает: нужно идти, должна. Отворачивается от вязкой, затягивающей дороги, от которой нет возврата. От умоляюще распахнутых в немом крике глаз, которые мерещатся там, за дорогой.
— Веди.
Кто знает, сколько отвар Гипноса будет действовать на Гигантов. Бог сна висит сейчас над Флеграми, отдувается и кропит, но все равно — лучше поторопиться.
Храп. Едва слышный шепот Ареса: «Перерезать бы им глотки, пока спят, и дело с концом». Одернуть мужа: хватит безумств на сегодня. Еще непонятно — получится ли перерезать им глотки. Получится ли это вообще у кого-нибудь. И всем разом глотки уж точно не перережешь. А остальные — как только проснутся, двинутся на Олимп.