В котором никогда не бывало Владык. Всегда восседали — цари: временные марионетки, чужаки, которых приятно было за ляжки покусывать. Посейдон, например. Это он захотел, чтобы зал отделали черным мрамором и аквамарином — будто окунаешься в опасный омут, только колонны временами взблескивают серебром. Да трон стоит из чистого золота — ждет, пока его согреет седалище очередного царька.
А царек тут как тут — расселся, пытается сохранять на физиономии выражение торжественного величия. Только ведь физиономия Мома-насмешника к этому делу не приспособлена сроду, а потому выходит дурная помесь натужности и напыщенности.
Не царь — кривляка паскудный. Вон и свита понимает: хранит больше насмешку, чем почтение. Кроме приближенных подпевал: Керы, божок Эврином, Оркус, мрачные боги снов… Эти тоже хихикают, только вот не над царьком, который подобрал себе трон не по размеру.
Над теми, кто стоит перед троном.
Девушка с огненно-рыжими волосами устало кутается в плащ — холодно, очаги не горят… Русоволосый воин застыл рядом: кажется — вот-вот прогремят за спиной железные крылья.
Нет, не гремят почему-то.
А царек на троне цедит одно слово за другим:
— Великий Зевс прислал мне весть. Ты поднял руку на Громовержца, оскорбил его сына и похитил сестру. Громовержец гневается.
— И ты выдашь ему одного из подземных?
Голос смерти спокоен и сух. Царек — золотой обруч ярко сияет в рыжине волос — кривится: к нему не обратились с должным почтением. Потом хмыкает, озирает свиту: подлизы затаили дыхание.
— Нет, пожалуй, нет. И если бы Громовержец хотел захватить тебя, Чернокрылый, он сделал бы это. Все знают, что тебя легко позвать. Потому он хочет, чтобы я покарал тебя сам.
В гордом голосе — трусливые нотки прежнего Мома: этого покараешь, как же… Но ведь и с Громовержцем же не хочется ссориться, так что нужно. Пальцы сперва несмело, а потом все тверже сжимают двузубец — чудесное оружие, наследство Посейдона. Алый язык скользит по губам в предвкушении.
Танат Жестокосердный стоит спокойно, глядя на острия, которые медленно направляются в его лицо. Гестия слабо вскрикивает — крик душит дружное оханье придворных…
Пес рыкнул вопросительно — чужой? Чужой, — кивнула Персефона. Не свой. Ты же, наверное, что-то можешь, раз привел меня сюда. Сделай, пожалуйста, что-нибудь. Он — бог смерти, и я ему помочь не могу ничем, меня же учили только выращивать цветы, но ты же можешь что-то — прошу…
Острия двузубца немо молчали. Чуть подвигались назад, будто кто-то вцепился зубами в нижнюю часть оружия — и тянет на себя. Мом побагровел от натуги, попытался взмахнуть, едва не потерял равновесие, удивленно воззрился на оружие — так, будто оно его подвело впервые.
Подскочил чуть-чуть, будто кто-то хватанул за пятку.
Впрочем, быстро сделал вид, что просто крутит оружие ковки Циклопов в пальцах. Засмеялся милостивым, царским смехом — и свита угодливо подхватила.
— Только олимпийцы подумали, что я буду карать своего брата! Я помню о нашем родстве, несмотря на то что взошел на трон. Нет, не покараю. Сделаю подарок к свадьбе. Твоей молодой жене нужен будет другой дом, Танат. Светлый и солнечный, не чета твоему дворцу. Так живи с ней среди благоухания и цветов, в Элизиуме! Я отдаю его тебе в дар — пусть отныне будет твоей вотчиной. Мастеров для постройки дворца я дам. И отказа не приму — не противоречь моей щедрости! Я хочу видеть твое жилище только в прекрасном Элизиуме, слышишь?
— …слышу, — донеслось чуть погодя, выцеженное сквозь зубы.
В мертвую тишину зала. Молчали даже насмешницы Керы, онемел рой вечно шумливых снов. Молчали так, будто подарок был несоразмерно тяжкой ссылкой. Пыткой, страшнее любых казней.
— Так помни — теперь твоя вотчина Элизиум и только! — Мом утвердительно качнул царским жезлом. Успел поправить съехавший венец. — Я желаю, чтобы вы поселились там с сегодняшнего дня… чтобы в полной мере насладиться. И не тревожьтесь — вас проведут, доставят вещи… о, вы ни в чем не будете нуждаться. Даже если Громовержец разгневается…
— Спасибо, — прозвенел робкий голосок Гестии. Она стояла рядом с Танатом поблекшая и уставшая, и новоявленного царька передернуло, когда он взглянул в ее лицо. Прочистил горло, сказал, покривившись:
— Будь благодарен за мою милость, брат. Вам теперь безопасно лишь в Элизиуме и…
Где еще — не договорил, будто поймал себя на ненужной откровенности.
— Так спасибо, — процедил Танат в ответ, — что не выбрал Тартар.