Афина достала откуда-то глиняные таблички — черкала, уподобившись Мнемозине-памяти, которая всегда пишет. Гипнос сыпал дурными идеями, Ифит что-то вполголоса говорил Аресу про войска, лапифов и кузницы…
Совет разбился на части, распределился. Гера вышла куда-то — прогуляться, что ли, вздумала? Персефона глянула искоса на спорщиков — хозяйке дома не до того… сбегала, накрыла на стол. Расставила фрукты, принесла нектар — и не заметили, каждый своим занят. Гестия о чём-то говорит с Афиной. Арес горячится, доказывает Ифиту: «Да вот весь вопрос в том, чтобы он сразу туда не полез…» Только Прометей прислушивается ко всему со все возрастающей жалостью. И в глазах — что-то страшное, о нитях, о Мойрах… Правда, к Прометею тут же пристал Гипнос: «Так а если бы вот там усыпить…»
Персефона тихо скользнула в сад. В пальцах засеребрился шлем невидимости — приглашением: давай же, исчезни.
Невидимой она прошла по зеленым дорожкам, на которые упали сраженные полуденным зноем листья. Вздохнула полной грудью, неверяще прислушиваясь к себе.
Меньше дня назад она видела Флегры. Черное будущее для богов. Вечное небытие. Откуда же взялось спокойствие, куда девалось вечное, черное равнодушие?
Будто кануло в Стикс, который эти безумцы собираются победить.
Они его вернут, — вдруг с кристальной ясностью поняла Персефона. Не остановятся, пока не вернут. А это значит — не шесть лет, может, даже не шесть месяцев.
Может, три месяца или даже меньше — и она дождется.
«А потом он уйдет на Флегры, — шепнул голосок, похожий на голос Мома. — Чтобы нести смерть Гигантам. Они вернут его не для жизни. Он будет смертным, единственным смертным в бою. А смертные хрупки, ты знаешь».
Персефона прижала пальцы к вискам, стараясь утопить, заморозить, истребить ненужные мысли. Будто сорную траву, будто худшего врага — где там бог смерти для этого неуемного внутреннего голоса?
У бога смерти нашлось дело: каменеть рядом с бывшей царицей богов. Подслушивать, наверное, нехорошо, — подумала Персефона, когда увидела этих двоих во внутреннем дворе. Не по статусу царицы. Впрочем, был один такой — ходил себе невидимкой, подслушивал, подглядывал. Между прочим, был Владыкой Олимпа. Так что и ей можно, наверное.
Хотя что тут подслушаешь, на что поглядишь? Молчание — тяжкое и изматывающее. Тетка Гера уселась на скамью, задумчиво перебирает стрелы в колчане. Выжидает.
Пока каменная статуя оживет и надумает говорить.
Статуя, правда, не оживает сразу. Минута, две — и вот почти незаметно приоткрываются губы, с них медленно срываются слова:
— Я хотел… просить.
И вновь молчание, только иволга в кустах поперхнулась. Подумала, что ослышалась, наверное: просьбы — у смерти?!
— О Гестии. Чтобы ты приняла ее в свой дом.
— Вернуть хочешь? — насмешливо вскинулась Гера. — Наигрался досыта, теперь не нужна?
Персефона невольно восхитилась смелостью тетки: такое — и Танату! Да еще под таким взглядом…
— Элизиум, — скрежетнул голос подземного. — Я выдержу — мне не нужно будет возвращаться туда часто. Но не она.
Гера отмахнулась досадливо. Перебрала пальцами в воздухе — будто лук хотела напрячь.
— Не меряйся дуростью со своим братцем и не разбрасывайся простыми истинами. Все я понимаю. А ты — понимаешь ли, как это будет выглядеть?
Танат слегка пожал плечами, как бы говоря — всё равно.
— Тебе может и все равно, — отрезала Гера. — А ее на весь мир опозоришь. Похитил — ладно, вон, Арес тоже кой-кого украл, так про это никто уже и не вспоминает. А вот то, что назад вернул… вы бы хоть свадьбу сыграли.
Подземный еле слышно хмыкнул, как бы говоря — а у кого достанет смелости провести обряд? Свадьбу царевны должен скреплять Владыка. Зевс гневен, Аполлон так и не воцарился в море… к Мому постучаться?
— Да и еще, — упрямо продолжила Гера, — вы зря полагаете Зевса недальновидным дураком. Ввязываться в противостояние с сыном Ночи, который имеет прав на трон в подземном мире не меньше, чем Мом-Насмешник… Он не пойдет на такое. Если и пойдет, то иначе. Например, заманит тебя к какому-нибудь дружелюбному царьку, скует цепями и подвесит в подвале. На твоем месте я следила бы за кубками, из которых пьёшь, Жестокосердный.
Танат молчал, стиснув губы. Персефона замерла, боясь дышать.
Похоже было, что стрелы из глаз Гера пускать умеет лучше, чем из лука.
— …и потому он отыграется на ней. Потому что гневается на нее сильнее, чем на тебя. Потому что женщина не поднимала на него руку. Во всяком случае, с тех пор как…