— Ненадолго, — сказал я. Сделал шаг — по полю, из которого не подняться всходам, по мягкой, серой, жирной пыли с запахом времени. Орёл в небесах напряг крылья, всколыхнул небо истошным клёкотом: держу! — Ты знаешь, что это ненадолго, брат. Ты чувствуешь, что это ненадолго. Опусти его. Опусти его совсем. И возьми свой трезубец. Будь Владыкой Олимпа.
Говорить было трудно: пыль забивала горло, воздух пропитался ненавистью и смертью, и плакала за спиной Гестия, и слишком близко стояла — грань.
Смертный страх, которого уже коснулся однажды — сегодня.
Извивающаяся тварь в ладони брата шипела в лицо, и виделось: перерезанное горло, и старческие руки, бессильно зажимающие прореху, черно-алая жидкость ползёт по пальцам, и открывается проход, и я хочу…
— Опустить?! Чтобы ты ударил меня в спину?!
Пронёсся вихрь — густой, плотный: это орёл за спиной Владыки Олимпа взмахнул крылом. Вихрь подхватил трезубец, поигрался с ним — небрежно, будто с перинкой. Мягко опустил к ногам истинного Владыки — мол, пусть полежит, сейчас возьму… мне же ещё с ним править.
Возьму — и буду Владыкой Олимпа, как и сказано, брат. После того, как вы…
— Хорошо, что вы все здесь, — выплюнул Зевс. — Всех… разом. И всё кончится правильно.
— Головешкой на трон сядешь? — это уже вскрик Афины. — Будешь править пустыней? Это — правильно, дядя?! Ты не остановишь его во второй раз.
Глянул искоса: дочь стискивает копье в пальцах, Арес за дротик держится… ну конечно, с чего бы им отцовских советов слушать, тут Мудрость и Война на пару.
Спасибо ещё — действительно не пытаются братцу ничем врезать. Потому что врежешь ему, как же — а он пальцы разожмёт.
Потому что он же единственное, что сдерживает сейчас эту гадину, ядовитую тварь.
Он — и вся мощь Олимпа. Нанеси удар, покачни равновесие — такое начнётся, что уже не до Флегр будет. Не до Гигантов. И не до мести матушки-Геи.
Да и чем вообще можно бить?! Чем можно удержать небытие, унять месть, рвущуюся с поводка, остановить древние адамантовые клыки, которым только дай рвануть мир?
Невидимость не спасает от небытия. Даже если я призову шлем… стоит исчезнуть — и Зевс нанесёт удар. Хорошо, если после этого хотя бы шлем останется.
О копьях, стрелах и прочих мелочах и вспоминать бесполезно.
Танат вон это понимает даже слишком хорошо: одной рукой удерживает Гестию, другой стискивает ни к Хаосу не нужный тут факел, потому что — что еще делать-то?! С этим не сразишься. От этого ещё и не сбежишь.
Потому Убийца занят самым нужным делом: думает. Пока я пытаюсь докричаться до брата, пока ступаю по острой кромке новой смертности, пока во рту у меня становится сухо и солоно, отвратительно солоно… пока я пытаюсь играть в старого-себя и договариваться, и торговаться…
Потому что думать я не могу. Перед лицом раскачивается, зловредно ухмыляясь, древнее адамантовое лезвие и на глазах у меня жрёт по крупице моего брата, и мне кажется — я слышу его отчаянный крик — того Зевса, который когда-то хохотал, разливая нам с Посейдоном амброзию, и с азартом рассказывал о том, как охотился на драконов (и на нимф). Который на глазах у меня обращается в адамантий и пыль, в божественные ножны для проклятого, ядовитого времени, в олицетворение мести матушки-Реи («Пейте ту же чашу!»), и я кричу, не открывая рта, только глазами: «Стой же! Борись же! Пусть ты будешь Владыкой, забирай себе золото любых тронов, только не смей превращаться в подголосок отцовского оружия. Я не хочу повторения! Слышишь, я не хочу — чтобы и с моим младшим братом было то же, что со средним, я не хочу, а потому — держи, слышишь?! Слышишь?! Держи, я сейчас придумаю — как удержать еще надежнее, я удержу, мы удержим, брат…»
Но в ответ на меня смотрит холодная, бездумная, насмешливая ненависть: поздно, брат, поздно, я сам… я могу, я вот…
— Что ж ты стоишь?! — это яростный крик Геры. — Ну, давай, попробуй — ударь! Хлебоед! Какой из тебя Владыка — мечик удержать не можешь!
Мелькнула даже стрела — испарилась, растворилась, не долетев до воплощённого Величия. Отлетела, испуганная — прянула куда-то в черные клубящиеся тучи над головой, затерялась в оперении орла в небесах.
Быстрее стрелы мелькнула мысль — Гера что, совсем…
А вслед за этим — короткое прозрение: да нет, не совсем. Просто старая союзница помнит то, о чём ты чуть было не забыл. О том, что у нас есть ещё одно оружие — помимо утонувшего в волнах моря трезубца.
Только вот воспользоваться мы им не успеем.