— Нюкта полагает, что трое, — отозвалась Трехтелая и загасила огонь.
— Что же полагаешь ты, о Прополос?
— Что по-настоящему на олимпийский трон претендует один.
СКАЗАНИЕ 3. О СОСТЯЗАНИЯХ И ЗОЛОТЕ ТРОНОВ
Этною неизмеримой подавленный, зыбля темницу,
Снова с Зевесом ведет древнюю распрю Тифон…
— Я ставлю на небо.
— Я ставлю на море.
— Я ставлю на…
Молчи, Мнемозина, этого не было.
Выглядит насмешкой, фантазией упившегося аэда: трехсотлетняя война, великие битвы, трое братьев — три стороны Силы. Сестры, ждущие братьев с войны, интриги, истребление целых племен, пожары… Война — стоглавая, ненасытная гидра, глотающая судьбы, калечащая жизни…
Кому, спрашивается, и на что понадобится такое выращивать?
Разве что каким-нибудь юнцам. Возомнившим по недомыслию, что они выше самой Ананки. Новоявленным пупам Земли.
К которым вовремя не явилась бабуля с игрушками.
Или, может быть, она там тоже к кому-то явилась? К этому, чужому, который смотрит из отражений неодобрительно — или к братикам его?
Что он там сказал ей — тот, к кому она пришла? «Мне не нужен древний лук, мне нужно что-то получше?» «Не хочу стрелять в отца, так царями не становятся?»
Иногда вижу его там, в водах. Белозубого, гибкого, ослепляющего блеском волос. Гордого — зачем такому старые игрушки, такой заведет себе новые…
И бабушка, пришедшая посмотреть на внука, в моем видении усмехается сухо и печально. Поднимается, складывает дрожащими пальцами яблоки в котомку. К яблокам кладет белую стрелку из адамантия. Старый, истертый лук. Потом вздыхает и медленно бредет по зеленому лугу, и трава ласкается к ее ногам, а она не замечает этого — грустна и растеряна, словно встретила не того.
А тот, кого она встретила, так и остается — без игрушек и с наивной уверенностью в том, что он знает, как становятся царями.
Наверное, садятся на золотой трон. На голову венец надевают. Выкармливают дикое, безразмерное страшилище — войну, когда могли бы — отсекать ей головы.
И стоят с тремя братьями над пропастью, выстраивают жертвенник, имя которому — клятва, считают потерянных и приобретенных союзников, строгают детей, вызывают восхищение, истребляют народы…
— Малыш, — говорю я этому, который в видениях. — Ты думаешь — так становятся царями?
Дожидаюсь его кивка там — гордого, ликующего. Да! Так становятся царями! В таких кузницах куются правители!
И тогда уже пожимаю плечами.
— Ну, тогда это отвратительные цари.
Эос не жалела росы на траву — сандалии стали мокрыми вмиг. Над головой раздалось заливистое ржание — приветствовала четверка солнечного Гелиоса, как раз выводящего колесницу в полет. Остроглазые красавцы — Ламп и Бройт, по голосам слышно. Ржут призывно, нетерпеливо: «Давай, давай! Заезжай к нам, наши соскучились!»
Всегда хотел себе колесницу — Гелиос, с которым я сошелся лет сорок назад, утверждал, что у меня талант. Коней предлагал даже — смоляных, с таким нравом, что Амалфея обзавидуется.
Только вот по колеснице тебя слишком легко найти. Отследить по летящей четверке скакунов.
А если уж ты — Аид Стрелок…
Лук трепетно соскользнул с плеча, лег на стол неуютного жилища — горной пещеры, кое-как уставленной грубой мебелью, какую сумел добыть мой распорядитель. Вчера в пещере был только стол да ещё лавка у стены. Сегодня прибавилось ложе, устланное шкурами, кресло взялось откуда-то, светильники — страшные, но все-таки горят. Вода в тазу для омовения. Уют для невидимки.
Шлем лёг рядом с луком — кажется, они там перескрипнулись на столе, подарок и подарок, близкие родичи через тех, кто их создавал. Чем-то даже и похожие — шлем получился лёгким, холодным и серебристым, будто застывшие воды текущей воды переплелись с морозным воздухом. Хтоний — по имени того мира, куда я время от времени наведываюсь втихомолку.
Наверное, лучникам невидимость больше всего к лицу. Можно бы с этим поспорить — кому она вообще к лицу бывает? Только вот что-то титану Титию, который ныне отправился жить в Тартар, спорить не хочется.
Он-то армию собирал. С драконами ездил, договаривался. Уже провозгласил — что сделает с нахальными щенками-Кронидами, когда взойдет на Олимп.
Теперь вот драконов нет, Тития нет, а армия… что армия? Разбредется, нового хозяина себе искать будет. Хозяева — они ведь не переводятся