Там ещё много чего есть, в этом взгляде. Долгий путь — извилистый и иной, и шепот за плечами, и бесконечная линия памяти, которую он чертит острием меча по песку — непохожая на мою линия.
И вопрос. Вечный.
— Ты сам-то уверен в том, что у тебя всё закончилось правильно?
И тогда я пожимаю плечами, улыбаясь усталой улыбкой не мудреца — но воина, дурака и вора.
— Я на это надеюсь.
Возвращаться бывает странно. Из долгих путешествий, где значились Стикс и смертность — бывает тем более удивительно.
Будто воину — с бесконечной войны. Ты дополз, весь израненный, а селение сожжено, и выросли новые дома, и каждый камень старой дороги, на которой известна каждая щербинка, шепчет одно.
«Не ждали», — вот что шепчет.
На Олимпе было как-то… иначе. Разрослись, раззолотились дворцы, стало больше мрамора и драгоценностей, зелени — меньше… статуй вот понатыкали на каждом углу — лес, заблудиться можно. Кажется — двенадцать лет не был: откуда и что взялось?! Будто построенное — под корень снесли. Выстроили — выше, пышнее, красивее.
Аэды и музыканты под каждым кустом сидят. Не жалеют голосов, славят Владыку Олимпа. Во дворцах — музыка… недоуменная, тревожная музыка тех, кто ещё не осознал. Кто не узнал про Коркиру. Скоро струны кифар вздрогнут от ужаса — Артемида пропоёт погребальную песнь брату… Зевсу, наверное, тоже что-нибудь пропоют. Если будет — кому петь.
Будет ли — кого ждать его двенадцать лет из ледяных, чёрных вод?
Мраморные дворцы провожают окнами-глазами бессмысленно, глупо. Провожали — не узнавая. Идет, мол, какой-то, а какой — непонятно… Смертный? Бог? Владыка?
Кажись, всё не то. Хорошо — если не к нам идет.
Угомонитесь там, дворцы. Умолкните, не бойтесь троны.
Не смертный, не бог, не владыка.
Я — не к вам.
Промахиваюсь вот мимо вас — скажите спасибо. Лежи себе безмятежно, бывшая вотчина. Золотись, исходи пирами — наверное, и вино в кратерах ещё холодное, жаркое не остыло, постели любовниц Зевса теплы…
Ты правильно не ждал, Олимп. Тебе и ждать-то нет никакого смысла — потому что в саду матушки-Геи поднимают головы диковинные саженцы. Неспешно этими головами крутят — будто стараются уловить диковинные запахи.
Унюхать запах пыли и древности — доносящийся с острова Коркиры. Запах того, что осталось от наших армий.
Прислушиваются — хотят поскорее уловить весть о междоусобице в рядах Кронидов. О том, что Олимп, лишенный хозяина — созрел, вот-вот яблочком в ладонь покатится.
Осталось протянуть ладонь и взять.
И значит, они поднимутся совсем скоро. Шагнут на Олимп — выполнять своё предназначение. Покинут материнскую колыбель, в которой их — не взять.
Если только вместе с колыбелью.
Серп Крона тихо посмеивается под ладонью — я не касаюсь его, а чувствую щербатую усмешку небытия.
Пальцами. Спиной.
Собой.
Довольную усмешку, радостную.
Серп поёт под моими пальцами, как никогда не пел лук.
— Я узнал тебя, — напевает древний, истертый адамантий. — Ты так похож на него, так похож на него… Того, для кого я был выплавлен. И у тебя его пальцы. О, мы с тобой одно, теперь уже до конца — одно, только исполни же, исполни же своё предназначение…
Исполню, — отмахивался я, пока брёл по мощённым мрамором и халцедоном дорогам Олимпа. Пока неспешно проходил мимо фонтанов, золотых статуй и чуждых дворцов. Придётся исполнить. Кажется, у нас с тобой основательно нет выбора, отцов меч. Судьба одна на двоих, если хочешь.
Судьба на двоих, — согласно хихикала махайра. — Судьба — напополам. Голова в одну сторону, тулово в другую. Да? Прежний хозяин хотел того же. Хорошо.
Только что же ты медлишь, по Олимпу шастаешь? Разве эта, которая — напополам, здесь?
Оттого и шастаю, что мозги не растерял, — бормотал я себе под нос, промахиваясь мимо конюшен, и ароматных садов Деметры, и мастерских Гефеста. Ты вот скажи — каким способом ты собираешься эту самую — напополам? Она нам, наверху, ось мира вращает.
К ней, небось, в чертоги просто так не зайдешь — разве что она к тебе спустится.
Иначе Крон бы ее уже после моего рождения прикончил.
Ага, ага, — бубнил серп с пояса, голосом, напоминающим голос отца. Он прикончил бы. Только он хотел — хитро. Чтобы она спустилась, была бы неподалёку, а мы с ним — р-раз…
Она ведь может умереть — если кто-то делает то, что не прописано в её свитке…