А в чем потеха?
— Мать того… сказала: поспешить.
— Армий будто бы у них теперь нет.
— Чего спешить-то тогда?
— Так, может, на Олимпе того… еще остались! Давайте, братья!
Дали.
Кто встал на крыло, кто свил-развил змеиные кольца тулова. Кто-то вскинул дубинку на плечо, а кто воинственно поправил набедренную повязку. И — лавиной, осенним неостановимым листопадом, неумолимым градом: вперед, на Олимп! Туда, где ближе всего, к восточной границе садика!
Грудь Геи-Земли дрогнула под ногами сыновей — коротким сдержанным рыданием полным гордости. Так мать провожает пестунов — не в кровавый бой, в короткую и победоносную битву.
Триумфальный набег — а потом боги станут перегноем под змеиными кольцами нового поколения.
И путь на Олимп прям! Опять же: ни армий, ни Аполлона, ни Громовержца-Зевса…
Только одинокий путник в капюшоне торчит неподалеку от самой границы выжженных земель — заблудился, наверное. Свернул с нужной, прямой дороги. Прибрел, нежданный и незваный, не в то место, не в то время. Вот и стоит, будто столб-герма. Сейчас, может, еще дорогу укажет…
— Эй, плесень! Далеко до Олимпа?
Паллант — козлоногий, с шершавой, чешуйчатой кожей, с такими же драконьими крыльями. Хрипит насмешливо.
Ответ из-под капюшона летит спокойно, чуть устало.
— За вечность не дойдете.
И дрожит грудь земли от дружного хохота ее сыновей. Потому что — плесень тут! Стоит, разговаривает — потеха!
— А ты чего приперся-то? Думаешь нас удержать, а, плесень?
Осекается хохот — на миг.
Кажется — из-под капюшона странника выблеснуло адамантием что-то древнее, щербатое, страшное…
Да нет, пригрезилось, наверное. Где это видано, чтобы приходили куда-то, вооруженные улыбками?
— Думаю показать вам дорогу.
— Короткую дорогу? Хорошую?
— Верную. Правильную. Короче которой — нет.
Гогочут Гиганты — саженцы матери-Земли. Свивают-развивают змеиные тела. Шуршат крыльями, готовят дубины — наверное, сейчас сомкнутся.
Одинокие путники, вооруженные только улыбкой, — добыча легкая.
— Братья, плесень-то полезная!
— Так может того… себе оставим?
— Да на кой нам…
— Вот если бы баба, а этот — нет…
— Так пусть дорогу покажет!
— А дорога — на Олимп?
Это цедит Порфирион (откуда я знаю их имена? Выплывают, как из легкой дымки памяти — Порфирион, погибель Зевса…). Порфирион величественен, и ему очень хочется на Олимп — не терпится проверить собой золота трона.
Но я качаю головой — обещаю показать иную дорогу. Идемте же вместе, Гиганты — мне хорошо знаком этот путь. Я, правда, совсем немного не дошел, но два раза был уже совсем рядом, а верно ведь говорят, что все нужно проверять до трех раз?
Будьте моими спутниками — я отличный проводник. Лучше Гермеса-Психопомпа, который таскает тени в подземный мир. Смотрите, я не тороплюсь начинать наше с вами путешествие. Я дал себе время проститься и собраться — немного, час, пока брел, пока ждал вас… И теперь я дарю вам полной россыпью секунду за секундой, чтобы вы успели посмеяться, надышаться, успели… попрощаться.
Драгоценные секунды катятся одна вслед за другой — жемчужинами с порванного ожерелья. Полсотни сыновей Геи — заблудившихся на пути к Олимпу. Один странник — напротив них.
Рев, гром, шипение молодых глоток: «А мы на Олимп! Плесень убирать! Править!»
И в ответ — тихий, едкий смех с пояса странника: простите, от этого путешествия нельзя отказаться.
Потому что пальцы уже легли на рукоять. И обжигающая улыбка адамантия готова покинуть пояс, и пригласить мир — во прах. Куда сейчас пойдем мы с вами. Может быть, и Судьба.
Ибо я, Аид Странник, не вижу иных путей, кроме последнего странствия.
А косматый, необузданный Полибот потрясает двузубцем — вот-вот засмеется знакомым смехом Посейдона, вскинет руки, скажет — да чего мы его слушаем, плесень! Двинется вперед — и секунды, за которые я цепляюсь, брызнут во все стороны. И останемся мы.
Я, Серп Крона и единственный путь.
Единственный… шанс.
— Хо! Травить!
Вот он — Полибот, любитель начинать. Неостановимый, как Морской Жеребец в гневе. Рвётся вперёд, играет двузубцем, развивает кольца, которые у него вместо ног…
Плюх.
В неведомо как подвернувшуюся лужу. Коварную. Подкравшуюся к Гиганту и перемазавшую величие в грязи.
Казалось — будто земля и вода решили подшутить над сынком: перемешались и ка-а-ак…