Я соврал бы, если бы я сказал — не жалею, что убил его.
Но то, что родится и возмужает там, в небе, обязано быть лучше.
Потому что его породит Надежда.
— И куда направишься? — спросила мать-Земля. — На Олимп? Или в изгнание?
— Туда, где ее нет.
У мертвых совсем нет надежды — даже если они попадают в Элизиум. Так уж устроила дела в этом мире Ананка.
— Пока что, — пробормотала Гея, — пока что нет, Кронид. Надежда проникает повсюду. Придет час — спустится и к тебе. Чтобы обрушить своды царства, которые никогда ее не видели.
— Значит, подожду.
Начну прямо сейчас — Стикс вон уже растворилась, направилась в подземный мир. И мне пора.
— Пастушок, — окликнула Хтония. Долго всматривалась в лицо, потом спросила тихо: — Неужели ты правда надеешься, что то, другое… что придет вслед за нами… что оно будет лучше? Добрее? Милосерднее?!
— Не надеюсь, — сказал я, отворачиваясь. — Верю.
Вера, как известно, штука упрямая — попробуй еще, убей…
Больше меня не окликали, но взгляды я чувствовал спиной.
Наверное, так глядят на безумцев. Или на спасителей.
И на убийц.
Боги всегда рады принести что-нибудь в жертву. Смертных. Титанов. Новое племя. Других богов.
Приносил ли кто-нибудь в жертву — собственную эпоху?!
И если приносил — что чувствовал после этого?
Я вот ничего. Совсем ничего. Возвращаюсь туда, откуда никогда не уходил — но мне все равно придется туда вернуться…
Спокойным, медленным, размеренным шагом. И с каждым шагом в глухую даль отходит Олимп, получивший самую справедливую из правительниц. И Морской Мир, получивший горячий семейный очаг. Отходят даже — пламя и смерть, которые скоро воцарятся в цветущем Элизиуме.
Остаюсь я. Да еще эпоха — будто гадина с переломанным, перемолотым хребтом.
Смотрит на меня — глазами Гелиоса с неба, морских и речных божеств, глазами ветров…
— Ты убил меня, — шепчет, издыхая. — Я держалась на оси Ананки, и вот ты убил меня. Мальчик… что ты натворил…
Призраки эпохи бродят вокруг меня. Тянут руки. Сестры. Братья. Подземные чудовища. Титаны. Все — без разбора. Обращенные в тени.
Ты была жестока, — хочется мне сказать, но это отдает полынной горечью оправданий. А меня прозвали Милосердным. Ты была несправедлива. А меня прозвали Справедливым.
Наверное, все тираны и безумцы, желающие сломать свой век, рассуждают так. Считают его — самым несправедливым, самым темным, самым-самым…
И если ломают — швыряют в темную бездну неизвестности.
— Я подарила тебе трон, — стонет раненая эпоха. — Подарила правление. Подарила детей… жену… брата… любовь. Я подарила тебе так бесконечно много, а ты…
— У скольких ты отняла? Детей. Жену. Брата. Любовь. У скольких забрала бесконечно много и не дала взамен даже надежды?
Эпоха хныкает под ногами. Опасливо выглядывает из-за деревьев — ликами дриад, и поглядывает через овец Нефелы. В ручьях булькает. Везде — одно:
— Я не хочу умирать…
— Иногда приходится, — говорю я. — Особенно когда приносишь себя в жертву ради других.
— Ради… другой? — и в голосе умирающей эпохи богов и титанов я слышу — женскую ревность. — А кто тебе сказал, невидимка, что в этой новой эпохе будет время для вас?
Они идут рядом со мной — караваны призраков прошлого. Истаивающие храмы. Разбитые алтари и обомшелые статуи, которые видели славные жертвоприношения. Мимо пускаются в путь корабли — покидая родину. Отплывают… может, в Айгюптос, может, куда-то еще.
И мои подарки от эпохи. Мои дети. Сестры. Братья… они идут рядом со мною. Истаивая на ходу, взглядывая на прощание с укоризной.
Призраки будущего.
— В песнях, — говорю им я, но это их не утешает — вас воскресят в песнях.
Призраки будущего качают головами. Не желают слушать — они слишком хорошо знают, как лживы земные аэды и как мало они поют об истинно важном.
— Ты хотел пожертвовать собой, Аид, — шепчет эпоха, пока еще лежащая под ногами, но уже такая хрупкая. — Но на самом деле ты пожертвовал всем. Всем вокруг… ради какого будущего?
Мы увидим это, — хочется мне сказать. Мы увидим. Рано или поздно…
Рано или поздно.
— Но теперь, — что осталось тебе самому, Кронид? — не унимается насмешница-эпоха. — Сидеть в подземном мире? Ждать?!
— Надеяться.
Только это теперь и осталось — когда иду к серому ущелью Тэнара, где блеклые, томные лучи опасливо припадают к серым камням. Только это мне останется, когда сойду по узкой тропинке, предназначенной для теней. Мимо черного озера Амксант, возникшего в незапамятные времена — и вниз, через извивы Стикса, к огненным потокам Флегетона, к теперь уже моему дворцу…