И истаивающая фигура лучника, словно шепчущая: «Хочешь — исчезну?»
— Это не оружие, — сказала Метида, пока я поворачивал шлем в пальцах. — Потому что оружие у тебя уже есть. Циклопы были щедры.
— Почему они не дали такое же моим братьям?
— Потому что те не просили. И не хотели. А тебе вот сделали. Сказали — для имени.
Хтоний невинно лежал под моими пальцами. Тогда еще безымянный, хтонием я его назвал где-то через год — бабушку вспомнил…
— Хорошо, — сказал я. — Это даст мне время.
Метида смотрела с улыбкой. Качала головой.
— Нет, о Литос… время даст тебе лишь Мудрость.
И Афина тихо засмеялась — хотя вообще-то она смеется редко, это все уже потом поняли.
Она тогда явилась прямо перед армиями, посреди полынного поля. В ослепительном белом пеплосе, с эгидой, на которую мы пристроили голову какого-то чудовища, по которому я между делом не промахнулся. В вихре, в громе, в блеске, грозная и прекрасная (только вот прядь на нос так и лезла все равно). Подняла копье, громогласно заявила:
— Остановитесь, глупцы! Зачем вам истреблять друг друга?!
И просвещенные Атой заранее сатиры, и чудовища, и лапифы, и божки с двух сторон зашептали: «Афина, дочь Метиды Разумной! Воплощенная Мудрость!»
— Если вы хотите выяснить, кто могущественнее и кто достойней — почему не устроить состязание? Зачем хотите проливать кровь, безумцы?!
Вот уж точно — устами младенца глаголет Ананка. Хотя… к такому младенцу сунешься — получишь копье между глаз.
Как они ухватились за эту мысль… Состязание! Все — против всех! Каждый может вызвать каждого! И зрелище, и убивать не надо, и честнее некуда. Хочешь — можно устроить драку на мечах, а хочешь — попробуй себя в борьбе. В соревнованиях на копьях, в стрельбе, в кулачном бою…
В чем угодно.
Все — против всех, и драться не нужно.
Афину превознесли до небес за ее мудрость. Прозвали Сохранившей Мир. Еще как-то прозвали — я не вдавался в подробности, мне не до того было.
Они выбирали судей, определяли площадку, где проводить игры (возле Олимпа, где ж еще), они согласовывали правила, соглашались и ссорились — и все под пиры…
Я был занят теми, кто тайно не согласился с Состязаниями. Кто знал, что не выиграет на открытой площадке и потому готов был силой захватывать власть.
Когда начались сами Состязания — я был занят еще и недовольными проигравшими. А то им тоже приходило время от времени в голову — почему бы и нет, тут нас Зевс с Посейдоном победили, а мы как соберем армию, ка-а-ак…
А вот как-то не получается.
Куда-то пропадают союзные басилевсы. Или драконы. Или чудовища из подземного мира, которые решили присоединиться к армии — выступить против Кронидов. Да и сами незадачливые титаны и божки непонятно куда деваются.
Словно сговорились все вместе и решили спросить у мироздания: «Хочешь — исчезну?!»
Играют в прятки.
Прячутся надежно, исчезают надолго, если не насовсем. И сколько не ищут — ну вот никак…
В Тартар-то никто пока не заглядывал, а если бы даже заглянули — где их там найдешь, в вечной тьме.
Тартар заставляет исчезнуть надежно, бесследно.
Делает всех — невидимками.
Наверное, только немного менее невидимками, чем — я.
Титий был последним. Титаны шепчутся — окаменел. Пошел к какой-то бабе, а она оказалась чудовищем, взяла, в скалу его превратила (все-таки очень удобно, когда Ата-Обман играет на твоей стороне!). Кто там знает, может, это была Трехтелая Геката, зачем-то навестившая поверхность.
А может — еще что случилось, кто знает (про Менетия вот ходят слухи, что он в Стиксе потонул. Стикс не опровергает и только жутко ухмыляется).
На самом деле было проще — с Титием, и с Менетием, и с другими.
Я не промахивался.
Свивал стрелу из холодной, спокойной, терпкой уверенности, из ожидания, из предназначения. Отпускал в лет — из пустоты, из невидимости.
После под невидимостью же добирался до Тартара… и Великая Пасть с благодарностью встречала очередного жильца.
Если тот, в кого я стрелял, был смертным — он пропадал из жизни. Становился тенью, которая никому не может пожаловаться на внезапную острую боль в горле, удушье…
Мои стрелы не оставляли ран, если я этого не хотел.
По моим подсчетам, за годы я успел отправить на асфоделевые поля или в Тартар всех, в ком могла таиться хоть какая-то настоящая опасность.
Для Состязания или для хлипкого, временного, шатающегося мира.
И скоро — день, когда Гелиос совершает свой самый длинный путь, и на этот день назначено Большое Состязание, и значит — скоро…